Хайдар Байзаков - Большое и малое безмолвие – 2. Вечный бег

В унынии здесь человек пребывает, а это – самый главный грех.

Тут старик долил в стакан из бутылочки остатки водки и замолчал, погрузившись в свои мысли.

За все время монолога старика молодой мужчина видел на его темном от загара лице с суровыми, вырубленными морщинами, только усталость, горечь и сожаление прожившего свой век человека и теперь подводящего итоги.

– Этот город злой? – шпион продолжил свою незаметную работу по добыче информации.

– Нет, этот город бесчувственный.

Есть города, наполненные пусть холодной, деловой энергией, но энергией. А есть города с теплой, уютной энергией, это, в основном, южные или приморские города. Я бывал везде, чувствовал, знаю.

А этот город к людям безразличен и жесток одновременно. Он не наполняет, а только отбирает.

Я хороший сын века. Но я плохой отец семейства, – неожиданно сменил тему старик, – был строителем социализма, а потом пионером постсоветского капитализма, слушался старших товарищей, получал награды за это, премии. Но из-за того, что стал психом в этом городе, я теперь изгой в доме. Уклад в нашей семейной жизни был таков, что семья, родные, жена, дети боялись моего крика. Терпели. А теперь они в силу вошли. Сейчас я их боюсь. Боюсь, что они тоже кричат. Боюсь, что не сдержанные, как я. Обзывают, матерят меня. В сердцах иногда кричат, что сдадут меня в дом престарелых.

Вот у тебя скрываюсь, спасибо тебе за это. Когда они успокоятся, тогда и возвращаюсь. Да и не страшно становится после водки.

Сильному мужчине, стоящего на пороге расцвета, интересно было наблюдать скатывающего в пропасть алкогольного безумия, боязливого и полного сожалений, пожилого человека.

Сам себе он не загадывал, что доживет до старости в связи с выбранной опасной профессией и поэтому раздражался от осязаемой слабости, немощи и разочарования, исходящей от рассказчика в летах.

Но учили его, что к любому источнику информации нужно относиться только с симпатией, что нужно искренне полюбить своего информатора и тогда на ментальном уровне это станет настоящим союзом, в котором будет присутствовать и доверие, и желание не только давать информацию, но и идти на риск.

Поэтому ободряюще похлопал по плечу он, ощущая выпирающие кости, взял за худую желтую руку и с оптимизмом произнес:

– Все будет хорошо, отец! Не было еще в истории вашего народа такого, чтобы дети родителей в дома престарелых сдавали. Вы же, наоборот, чужим народам у себя приют давали в тяжелые времена.

За откровенность спасибо, но мне кажется, что вы преувеличиваете. Никакие вы не злые психи. Вон какие добрые, открытые.

И никуда отсюда не уеду. Здесь все мне нравится. И люди хорошие, и край гостеприимный. Я здесь себе еще жену найду, – подмигнул в конце неприметный продавец сотовых телефонов.

Изгрызенный жизнью старик после затянувшегося молчания попытался донести свою главную мудрость, что открылась ему в суровом крае:

– Если ты останешься здесь, тогда пусть в твоей жизни любви будет больше, чем отчаяния и потерь. Здесь ты раньше, чем в любом другом регионе страны начнешь терять волосы из-за плохой местной воды. Но не теряй любви. Только это поможет тебе остаться здоровым и счастливым человеком.

Живи полной грудью в каждое мгновение. Научись чувствовать любой момент, постарайся насладиться той секундой, что проживаешь здесь и сейчас, полюби себя и окружающую обстановку в это мгновение.

Потому что все временно, все уходит. Поэтому нужно принимать любую ситуацию и любить себя в ней.

И только тогда ты проживешь счастливую жизнь, где бы не был.

***

– Вот что мне въелось в голову сильно, – покидая мысленно пыльный и раскаленный город, произнес вернувшийся с задания сотрудник в кабинете руководителя.

– Да уж. Все дети заслуживают счастливое детство и великих отцов, – вздохнув, коря себя внутренне, уходя ненадолго в свои житейские проблемы, произнес, делающий успешную карьеру полковник, но не видящий по несколько дней своих маленьких сыновей.

И тут же энциклопедически подчеркнул: «в жару повышается уровень агрессии, это доказывает масса исследований, если день или месяц жарче, чем обычно, количество убийств, грабежей, изнасилований растет. Психологам известно, что, когда людям жарко, у них учащается сердцебиение, и они воспринимают эту реакцию, как злость. Если вас подрезали, вы скорее посигналите и выругаетесь в жаркий день, чем в прохладный».

– Мы заражаем друг друга бесчувствием, безжалостностью, сухими фактами, а эти люди, они ведь… – начал произносить младший по званию вымученную для себя и бродившую давно внутри мысль. Он хотел поднять беспокоившую его давно тему. Ему хотелось выговориться после года молчания. Поделиться сомнениями, выплеснуть накопившееся.

– Стоп, стоп, – резко остановил хозяин кабинета говорившего, – мне это знакомо. Я столько сотрудников, возвратившихся с заданий, видел в этом кабинете. Все они усталые, и их тянет философствовать именно о нашей службе.

Запомни раз и навсегда. Этический принцип нашей деятельности – это защита нашей страны. И если порой мы делаем недостойные дела, то только для того, чтобы наши граждане, соотечественники жили спокойно.

У нас подвижная мораль, – заключил старший по званию.

Весь его облик излучал уверенность. Холеное светлое интеллигентное лицо резко контрастировало с приземистым телосложением борца. О нем хорошо было известно, что он мог принимать любой облик. Когда он входил в преступные сборища, то самые отъявленные бандиты уважительно вставали, вспоминая, на каких разборках они могли пересекаться. В различных министерствах и крупных корпорациях его принимали за начальника крупного управления.

– Тебе просто нужно отдохнуть, – оставил последнее предложение за собой полковник. – Поезжай на черноморский пляж бывшей республики почившего Советского Союза. Отдохни месяц-другой там. Но. Заодно понаблюдай за одним человечком. Сбежал от нас год назад. Затаился там. Зовут его Динго…

– Ну ка, постой! – яркая, цветущая женщина, выглядевшая гораздо моложе, как позже выяснилось, своих тридцати шести лет, резко схватила за руку стремительного передвигавшего сквозь толпу танцующих, молодого девятнадцатилетнего Динго.

На него со своего столика снизу вверх смотрела немного пьяная, с пронзительными черными глазами, шальная брюнетка. Она сидела в окружении довольных жизнью, успешных людей, получивших в то время название «новые русские».

– Танцор? – громко спросила она, стараясь перекричать шумную музыку и все еще не отпуская руку молодого человека.

– Нет, – весело заглядывал ей в глаза молодой рэкетир, зашедший в подконтрольный их бригаде, ночное заведение.