Виктор Свинаренко - Белуха. Выпуск №6

– Ой, не жарь, дурра! Ааа… Не жарь…

Хотела девушка побежать снять с плиты проклятую сковороду, Дрогонова замерла в проёме открытой калитки, упала на колени. И её стало неудержимо рвать молоком…

…

Через год, когда Олесин живот приятно округлился, до Богдана дошли неутешительные слухи. Стоя в комнате матери, он наблюдал её запутанные грязные волосы, впалые глаза на исхудалом жёлтом лице. В пространстве дома висела легчайшая пыль, поддеваемая тонкими лучами света. Словно время остановилось.

– Подойди, – прошептала мать. – Не долго мне остаётся, дай хоть на вас посмотреть, прости ты меня…

…

Раз Олеся кончила кормить свекровь, и уже хотела идти, но та слабым поднятием руки остановила её. Старуха ничего не говорила. Она помигала печальными сухими глазами и стала тянуть длинные крючковатые пальцы с огромными ногтями к её животу. Девушка мгновенно отпрянула, и рука мягко легла на её бедро. Дрогонова посмотрела с укоризной и отвернулась.

После того каждую темноту Олесе стало мерещиться чьё-то присутствие. Будто край глаза видел мелькавшую костлявую тень с неестественно вывернутыми членами. Рассказала она подруге, думала, утешет, а та, побледнев, сказала, что прошлой ночью ей почудилась ровно такая тень, перебежавшая дорогу в Олесин сад. Вторая волна страха, пуще прежней, накрыла бедную девушку. Целую неделю Нина Ильинична надрывным шёпотом просила Богдана позвать к ней жену. А через неделю Олеся заметила, что её левая нога стала сохнуть.

…

…И вот снова позади вековые деревья и ветхий мост. Олеся рассказала бабке всё как на духу. Немного подумав, та отвечала:

– Не может ведьма умереть, не передав кому своих грехов. За тобой уже её нечистый ходит, это она его приманивает. Слушай же, как быть…

Нине Ильиничне стало совсем невмоготу, она постоянно стонала, слабо корчилась в ужасающих гримасах уже месяц. Олеся собрала оставшиеся силы в кулак и взяла мужа за лицо.

– Любимый, послушай меня. Другого выхода нет…

Богдан сидел на коньке крыши материнского дома. Правая его рука держала молоток. В левой был длинный и толстый осиновый кол. Он размахнулся, замер на мгновение… Раздался глухой удар. Из дома послышался вскрик Дрогоновой, будто очнувшейся ото сна. Богдан ударил снова, и крик повторился. Мысленно прощаясь, сын ударил в третий раз…

С дальних полей стал катиться страшный, монотонный и нарастающий то ли гул, то ли крик. Дрогонов спрыгнул с крыши, обежал дом и бросился было внутрь, но крик достиг своего апогея и дверь слетела с петель. Богдана отшвырнуло неудержимым пылевым вихрем, который вырывался теперь из дома, и, кружась и извиваясь, улетал в мрачное небо…

Олеся бросилась к мужу, тот метался на земле, закрывая лицо руками. Она с ужасом понимала, что пыль выбила ему глаза…

Ночью была буря и люди под её шум сожгли дом Дрогоновой. Через год на пепелище выросла одинокая осина.

Прекрасная жена у Степана, – рассудительная, добрая, приветливая и красавица, каких поискать. Только досталась дебоширу, пьянице и ревнивцу несусветному.

Что померещилось ему с пьяных глаз, так никто и не понял, только запер он свою жену Серафиму в нежилом помещении, приковал на цепь и стал поливать холодной водой. Как потом сам говорил, для изгнания из неё нечистого духа. Так бы и сгубил женщину, если бы не родители её, приехавшие навестить дочь из соседней деревни.

Увидели дочь, сидевшей на нарах из голых досок в холодном флигеле, нагую по пояс с распущенными волосами. Ещё и прикована была на железную цепь толщиной в 3—4 пальца. Чуть было не лишились разума.

Тело дочери было покрыто сплошными синяками, ссадинами и кровоподтёками. Глаз за отёкшими веками не было видно.

Грозно надвинулся на зятя отец Серафимы, да только не смог управиться с молодым мужиком. Крик поднялся, завизжала мать истязаемой женщины, народ собрался. Тут-то всё и выяснилось.

Привиделось Степану, что жена его одержима дьяволом, обнажил её, посадил на цепь и стал изгонять нечистого, а в помощники себе взял двух старух, которые, по их словам, знали заговоры на очищение тела несчастной женщины. Они, как потом выяснилось, и оговорили бедную женщину, – наговорили Степану всяких гадостей на Серафиму, и сделали это с целью наживы, деньги брали за изгнание сатаны. Тот всему и поверил, стал изгонять из жены беса самым изощрённым, жестоким способом, – обливал её холодной водой, жёг руки и ноги огнём, резал волосы на голове и сдавливал руки и ноги колодками.

Стал допрашивать злую троицу пристав, а те в один голос, оправдываясь, стали говорить, что изгоняли нечистый дух из взбесившейся Серафимы.

– Почему до нага раздели? – спрашивал.

– Чтобы на теле не было ни единого узелка, в который могла бы спрятаться нечистая сила, – отвечали.

Освободили несчастную женщину от оков, отправили на лечение в больницу, а трёх истязателей заковали в кандалы и этапом на каторгу.

Вывод. От водки ссыхается ум – это одно, а другое – привёл жену в свой дом – люби её и верь ей. В искренней чистой любви нет и быть не может сатаны, толкающего супругов на глупости. Вся нечисть в душе рождается от равнодушия и нелюбви. Не веришь в любовь – живи один, не губи душу другому!

Красив город Барнаул, не зря ещё в начале второй половины 20 века горожане называли его Барнеаполь, а ныне он ещё краше и богаче. Но главное даже не в этом, а в том, что он, пожалуй, единственный из всех сибирских городов имеет свои легенды, – неповторимые по красоте и силе. О некоторых из них разговор состоится сейчас.

Первая ведёт к старому мосту через реку Барнаулку, которая в ещё каких—то 50 лет назад была очень бурлива и даже страшна своим непредсказуемым норовом.

Через реку ту, в месте впадения в Обь был построен мост тотчас, как только начал возводиться город, а строиться он стал по велению самого Акинфия Никитича Демидова – хозяина рудников и заводов по всему Уралу и Алтаю, богатому камнями драгоценными, медными рудами, серебром и золотом.

(Постройка Демидовым медеплавильного Барнаульского завода в 1729 году положила начало рождения уездного города Барнаула).

О человеке, заложившем первый камень в рождение Барнаула, сложено немало легенд. И поныне ходят слухи, будто бы передача его заводов в казну произошла после того, как выяснилось, что Демидов незаконно выплавлял серебро на алтайских заводах. Обозлившись на императрицу Елизавету Петровну, перед смертью своей он проклял свои заводы. Было это в мае 1745 года, за три месяца до его смерти, так гласит одна из легенд, хотя, как известно, заводы перешли в ведение императорского Кабинета 1 мая 1747, то есть спустя два года, когда ни о какой передаче алтайских заводов в казну и речи не велось. А вот то, что с тех пор на Барнаул стали сыпаться беды, это явно.