Наталья Ковалёва - Открывая дверь в прошлое. О любви, счастье и стране, которой больше нет на карте

– А ножки, ножки, посмотрите, какие стройные. Ну, прелесть, просто прелесть!

Я была в шоке от происходящего, а молодые люди – в восторге от меня, вернее, от той чистоты и свежести, которые присущи девятнадцатилетней юности и провинциальному строгому воспитанию. Я попыталась сделать неопределённый жест, чтобы как-то расширить пространство вокруг себя, но тотчас мои руки были пойманы, и искусители стали благоговейно целовать по очереди каждый пальчик. Я буквально задохнулась от такой нежности и внимания. Внутри у меня всё упало и покатилось куда-то вниз. Я смогла только выдавить из себя дрожащий писк о помощи:

– Жаннааааа…

Мой спасательный круг стояла у окна и нервно курила, придав лицу выражение деланого безразличия и презрения. Но её взгляд готов был убить меня на месте. Увидев её глаза, я всё поняла. Никогда ничего подобного по отношению к себе она не испытывала. Для коллег она всегда была лишь своим парнем, которого запросто в разговоре можно похлопать по плечу, обсудить статью или главного редактора за парой выкуренных сигарет. Но никто и никогда не восхищался ею как женщиной, как существом другого, более нежного порядка. Мне искренне стало жаль её, такую независимую в своём одиночестве, подавившую в себе прекрасное женское начало. По виду Жанны было совершенно ясно, что если я сейчас каким-то образом не исправлю ситуацию, то она сорвётся, и вход в её сердце (а также в её квартиру, что было немаловажным) будет закрыт для меня навсегда. У меня по спине пробежал холодок. Перспектива остаться ночью одной в незнакомой Москве без крыши над головой становилась суровой реальностью. К тому же я не могла обидеть Жанну. Она относилась ко мне как заботливая старшая сестра. Женская солидарность напомнила о себе небольшим уколом совести, и я, решительно отодвинув двух красавцев, стоявших ко мне ближе всех, спрыгнула со стола. Повернувшись лицом к мужской половине экономической редакции, я довольно противным, с предательской дрожью, голосом возмущённо заговорила:

– Да как же вы мне все надоели!!! Платье помяли, пальцы обслюнявили!

И я начала демонстративно отряхивать платье, на котором не было ни одной мятой складочки. Мне стыдно было поднять глаза на молодых людей. Они молчали, и эта зловещая тишина постепенно заполняла всю комнату. Взглянув мельком, я заметила на их лицах глубокое разочарование. Ещё бы! Их так жестоко обманули: вместо бриллианта чистой воды подсунули дешёвую подделку. Наконец мои бывшие воздыхатели очнулись от оцепенения. Один из них покрутил пальцем у виска, другой разочарованно присвистнул, третий махнул на меня рукой. Молодые люди молча разошлись по своим столам-«скворечникам», не подозревая о том, что женская солидарность – страшная сила, которая способна на многое. В этот момент ещё одна «страшная сила» обняла меня сзади за плечи.

– Молодец, девочка. Как же ты их «умыла».

Жанна была по-настоящему счастлива. На её лице сияла улыбка, напоминающая маску довольного вампира.

– Ты хорошо усвоила мои уроки, девочка. Я же говорила, что все мужчины – козлы. Теперь ты сама в этом убедилась. – Жанна просто светилась от удовольствия и продолжала меня нахваливать. А я, глядя на её счастливое и такое выразительное лицо, чувствовала себя феей из сказки, мимоходом подарившей немного счастья уродливой, но такой доброй колдунье. Увы, она никогда не превратится в прекрасную принцессу, так пусть хотя бы порадуется счастливому мгновению.

Главное в каждом городе – это, конечно же, люди. И москвичи – не исключение. Они такие же разные и непредсказуемые, как и сама Москва – прекрасная и удивительная.

Детские воспоминания – самые сильные, они остаются с нами на всю жизнь. Их яркость и выразительная точность просто поражает воображение. Сколько помню себя в детстве, рядом со мной всегда он – мой ОТЕЦ! Папа рассказывает мне сказку, и это самая интересная сказка на свете, потому что придумана им самим. Папа даёт мне принять лекарство, и оно перестаёт быть горьким и противным, потому что он поколдовал над ним и произнёс волшебное слово. Папа заплетает мне косички, когда мама в отъезде. Ему не даются только бантики, их сложно вплести в мои слишком тонкие волосы, поэтому он прибегает к помощи соседки-старшеклассницы Нельки, которая и завершает сие действие.

Я родилась, когда папе было уже за сорок, и его любовь ко мне являлась обострённым чувством последней привязанности, которую испытывают, вероятно, к внукам.

Мне четыре года. Я сижу за большим круглым столом, который занимает половину комнаты в нашей небольшой двухкомнатной квартире, и бессознательно стучу по нему пальчиками, перебирая по очереди каждый. Папа внимательно смотрит на мои действия.

– Наташеньке нужно фортепиано. Она хочет играть, – задумчиво произносит он.

Мама возмущённо всплёскивает руками.

– Горчик (так ласково называла она его дома, от красивого имени Игорь), ты с ума сошёл? Какое фортепиано?

Мама права. В то время, в 60-е, о такой роскоши можно было только мечтать. Это было всё равно что грезить об автомобиле: дорого и недоступно. Но через два года, когда я стала постарше, это чудо уже стояло в комнате, подвинув в угол большой стол, и пахло необыкновенно приятно: свежим деревом, краской и чем-то таинственно новым. Куда бы впоследствии я ни переезжала, меняла квартиры и города, этот дружок был всегда со мной, а музыка стала моей профессией.

Я всегда точно знала, что мой папа может сделать для меня абсолютно всё, потому что он – мой папа! До сих пор помню и ощущаю его большую тёплую ладонь, в которой моя маленькая ладошка чувствовала себя уютно и защищённо, как воробышек в гнезде.

Вот так, взявшись за руки, мы с родителями идём на представление цирка шапито, который раз в году разбивал свой шатёр в местном парке. Для нашего небольшого города это настоящее событие, и зрители в приподнятом настроении ручейками стекаются к цирку со всех сторон. Я подпрыгиваю на одной ножке от нетерпения и счастья. Но в кассе закончились билеты, и разочарованию моему нет предела. Прекрасный, сказочный мир для меня рушится. Родители обсуждают альтернативу цирку и какое ближайшее кафе-мороженое для этого подойдёт. Я же, опустив голову, внимательно разглядываю носки своих туфелек, боясь разреветься. Мне восемь лет, но разочарование, постигшее меня, вполне взрослое. Папа осторожно берёт меня за подбородок и нежно приподнимает моё лицо. Предательская, непрошеная слезинка всё-таки скатывается из уголка моего глаза. Её оказывается достаточно, чтобы отец вернулся к кассам цирка, где непомерно длинная очередь стоит в ожидании чего-то невероятного. О, чудо! Он подходит к нам с мамой, держа в руках заветные билеты. Папочка, ты просто волшебник!