Анатолий Мусатов - Короли садов Мамоны

Но, странное дело, его честолюбивая натура на этот раз не взбрыкнула молодым жеребчиком, как частенько бывало до сих пор. В один прекрасный день, вынося пакеты с ворохами изрубленной в лапшу бумаги, Владимир, на недоуменно-растерянные вопросы жены, ответить жестко и кратко: «Нечего в квартире разводить плесень на макулатуре…».

Избавившись от творческого «компромата», Князев довольно быстро осознал, что тем самым он отрезал себе все пути к прошлым исканиям. Они были сброшены, как старая змеиная кожа. Этот акт творческого «самосожжения» Князев воспринял в духе диалектики. Он помог ему понять всю необходимость такого отречения от прежних методов и способов осознания действительности. Та самая, о которой писалось так легко и просто, жестоко отплатила ему, обратив его творения в горы пустых словес…

Но вместе с тем Владимир понял, что прежними дорогами ему уже не ходить. Но альтернативу им ещё нужно было отыскать и эта перспектива его пугала. Он не только чувствовал свое бессилие перед новыми задачами, но и ясно осознавал неотвратимость выбора новых путей. Обрушившаяся в конце века действительность, выбила привычную почву под ногами. Вполне возможно, что не случись в стране перемен, взорвавших её изнутри словно мыльный пузырь, он бы так и не увидел, что, по сути, всю свою жизнь занимался бы заказным ремеслом, оплаченным тоталитарной сетью малограмотной номенклатуры. Эти спесивые сволочи, засевшие на высоких местах, не дали бы ему реализовать свои истинные возможности. Их специфический опыт умело гасил любые его попытки сказать хоть что-нибудь личное, искреннее и выстраданное. Иногда он делал такие попытки и, видимо, удачные. Судя по тому, что в один прекрасный день с ним провели беседу на предмет инакомыслия, разъяснив, в пределах какого забора ему позволительно развивать свое дарование.

Не то, что бы наш герой сильно испугался тогда. Просто решил избежать малоприятной альтернативы – заведомо проигранного противостояния системе. Владимир прекрасно был осведомлён о результатах этого противостояния. Ему вовсе не хотелось растратить свои силы и лучшие годы на борьбу с колоссом. Тогда никому и невдомёк было, что у этого колосса глиняные ноги. Примеров и другого сорта он имел перед глазами предостаточно. Весьма маститые писатели и не очень, не особо напрягаясь, благополучно смогли провести свои суда по волнам бурного времени до наших дней, причём умудряясь оставаться такими же уважаемыми аксакалами и сейчас, хотя грехов числилось за ними по нынешним понятиям немало. Более того – об их рьяном двурушничестве вспоминать сейчас было признано дурным тоном. Некоторые из них, успев сорвать цветы славы, уже почили в бозе. Благодарные потомки поспешили поставить им памятники, увенчав их головы сияющим венцом мученика-борца за свободу с тоталитарным режимом…

Длинная, как кишка, Люблинская улица была буквально нашпигована светофорами. Спотыкаясь о них через каждые двести метров, нечего было и думать выжать хоть какое-нибудь подобие скорости. Это удручающее обстоятельство в какой-то мере располагало к философствованию.

Князев с иронией усмехнулся своим мыслям. Уж перед кем, а перед собой-то не стоило кривить душой. Мог он и тогда выбрать свой путь, но лёгкая и широкая дорога всегда соблазнительнее торных путей. Он не устоял перед соблазнами сиюминутной выгоды. Конечно, его привлекали большие полотна романов, но как-то всё было недосуг. Тогда он считал, что идеям надо вызреть, поспеть, что торопить себя в серьёзном деле всё равно, что сорвать плод незрелым.

Но сейчас он понимал, что это была всего лишь леность души, и никакими чиновничьими происками оправдать это было нельзя. Итог такой политики был весьма закономерен и печален. Переполнявшие его в те годы мысли и идеи исчезли, растворились в суете жизненной энтропии. Бесследно канули в Лету энергия и задор, мощным стимулом питавшие каждую строчку тех лет. Ему не хватало пафоса и героики советского времени, он скучал по его регламентированной тематике.

Но всё же у него тогда были цели, ради которых имело смысл работать и жить, как ни высокопарно это не звучало. «Мир», «труд», «май», – простые и близкие понятия, гуманизм и счастье простого человека, всё то, что сейчас объявлено фикцией, миражами «совковой» эпохи, опошлено и заплевано ретивыми пустобрёхами – всё это и сейчас для него имело непреходящую ценность.

Он много раз пытался найти свою тему в этом меркантильном и сугубо прагматичном мире, где денежные отношения стали мерилом всего и вся. Но как бы он ни старался, так и не смог приспособиться. Главная заповедь, свалившихся «как тать в нощи» на Россию образчиков западной цивилизации с её «истинными» ценностями: «Человек тот, кто богат…» повергала его в глухую апатию.

Владимир понимал, что в его годы, оставшись у разбитого корыта, практически невозможно, особенно в творчестве, определить свой стиль, найти манеру письма, свой индивидуальный колорит. За весь период своей литературной деятельности ему ни разу не приходилось даже задумываться над такими вопросами. Зачем, если то, что он делал, повторялось во множестве вариантов у других. Ему нужно было только выдать некий оригинальный словесный оживляж, который он по простоте душевной считал своим неповторимым стилем творчества. Но сейчас, в наступившие новые времена, жизнь требовала не салонной искрометности говоруна. При всех прочих обстоятельствах нужны были неизмеримо более глубокие смысловые качества авторского слова.

Существовало теперь два пути, на которые мог вступить каждый, кто из различных побуждений хотел заниматься литературным трудом. На одном из них можно было, как говорили нынешних урожаев литературные опята-скороспелки, срубить хорошие бабки. Путь был прост: потакая инстинктам толпы, охочей до «хлеба и зрелищ», разрабатывать жилы мутной примитивной прозы. Другой требовал постоянных усилий мысли и творческих поисков, чтобы не сбиться на шаблонный, псевдопопулярный путь казенной мастеровщины.

Первый путь был для Владимира заказан изначально. Второй путь упирался в стену, бесконечную и вширь и в высоту. В ней надо было найти дверь. Вот только неизвестно было, в какую сторону и сколько надо до неё идти…

Настали трудные времена. Надо было на что-то жить. Владимир, используя старые, приятельские связи, сохранившиеся с «совковых» времён, устроился в частное издательство простым корректором. Работа занимала много времени, но писать он не переставал. Часто бывало и так, что он просиживал ночь напролёт, работая над захватившим его сюжетом. Наутро всё оказывалось в корзине. Головная боль и красные набрякшие веки были единственным реальным результатом его усилий.