Аркадий Макаров - Это жизнь, детка… Книга рассказов

Как-то, будучи в Бондарях, я с удивлением увидел его с завёрнутыми штанинами топчущему босыми ногами глину с размокшей и распаренной соломенной сечкой. На штанинах, как на казачьих брюках алели лампасы. Я ещё пошутил, что, не генерал ли он?

– На материальном складе подобрал. Там такого добра… – и снова принялся топтать мешанину. – Вот сарайчик для кур решил оштукатурить.

Я предложил ему выпить, благо бутылка лежала тут же в пакете. Он наотрез отказался, сославшись на то, что за всю жизнь он выпил только один раз в Москве рюмку шампанского при окончании академии. Курить, он тоже не курил. И я, потомившись рядом без дела, пошёл искать более сговорчивого земляка.

Время оказалось для меня снисходительным. Несмотря на круговую молодость, мне удалось окончить технический институт, после которого я уже не «болтил гайки» и не «катал плоское», «круглое не таскал», и ломик из рук выпустил навсегда.

Работа на строительных площадках приучила меня к простоте общения, к лёгкости всевозможного приятельства и умения ценить человека, особенно своего ровесника наглотавшегося в своей короткой жизни горестей и бед.

Долгие размышления в ночные часы привели меня в писательское сообщество. Я стал к своему удивлению членом Союза писателей СССР, сумев напечатать несколько книг стихов и прозы.

Литература была и стала для меня всем…

И вот я по приглашению новой районной администрации, которая, наверное, где-то что-то слышала обо мне, пришёл прямо с вокзала в районный Дом Культуры, который мы раньше называли просто клубом.

Здесь, кажется, время застыло навсегда. Те же скамейки в зрительном зале, тот же скромный антураж сцены, где мне, наверное, придётся что-то говорить. Ведь зачем-то пригласили.

Народ уже на местах – и не одного знакомого лица! Я, оглядываясь, стал выискивать, где бы присесть. Возле серьёзного, в полевой форме генерала, место было свободным и я, спросив разрешения, опустился рядом.

Потом меня в генерале что-то заинтересовало, и я повернулся к нему.

Господи, как мы постарели!

– «Таня», это ты?

– Ты, цыганок!

Угадал! Цыганом меня звали все школьные годы за смуглость кожи и кудреватую причёску.

Вот судьба! Шли разными дорогами, а встретились здесь.

Было видно, что генерала пригласили серьёзные люди. Генерал живёт в Москве. Большой человек! Он, наверное, и в Кремль вхож…

Порядки новые, а привычки старые. Демократы!

Меня, как потом, оказалось, пригласили совсем случайно. Кто я и что я, здесь никто не знал, кроме пожилой седенькой библиотекарши, которая меня помнила ещё со школы. Работники администрации теперь, как и все «состоявшиеся» люди, конечно книг не читают. Ценят одну книжечку – тоненькую и с крутыми записями цифр денежных знаков.

За кумачовой, ещё с прошлых времён трибуной, бубнил председательствующих о том, как хорошо, что мы теперь все освободились от сталинских ужасов, какое благодатное время для предприимчивых людей делать деньги, и ещё что-то в этом роде.

Мы с генералом, уже объевшиеся такой дьявольской ложью, хлопали друг друга по плечам, обнимались, цокали языками, и не заметили, как нас пригласили на сцену.

Тяжело было стоять в родном клубе, у себя дома, где прошло всё моё нищее детство, и не увидеть ни одного знакомого лица. Горло перехватила спазма, и я, смяв продолжение стихотворения посвящённого родному селу, повернулся к генералу, сказав, что вот он ответит за меня, потому как нервы у него стальные и закалённые перестройкой.

Генерал говорил коротко и толково, посетовав на то, что вот, мол, шумит знамёнами праздник, а пригласили из дальнего времени только нас двоих…

Несмотря на кипящее солнечное марево, стол, накрытый в школьном дворике, был настолько обилен, что генерал, подхватив меня под руку, предложил сходить на речку нашу Большой Ломовис и там, в каком-нибудь омутке, накупаться вволю.

– Есть! – по-военному сказал я. – Приказ не обсуждается! – и мы довольные друг другом, обнявшись, подались на уже порядком обмелевшую реку.

Генерал, плюхнувшись с берега, объёмистым телом только расплескал воду…

Господи! Вот оно, детство-то наше, оказывается, никуда не ушло!

Ухнув с головой на самое дно, я в блаженстве ощутил холодные подводные струи, пока ещё не затянутого илом родничка. Дыхания хватило только на выкрик: «Хорошо-то как!»

– Ты крути, крути велосипед ногами, чтобы придонную воду поднять! Парное молоко! – недовольно проворчал генерал, накручивая в воде воображаемые педали.

– Чего мучиться? Нырни! – я снова опустился на дно.

– Я бы нырнул, да закон Архимеда не позволяет, – вынырнув, услышал жалобу своего бывшего товарища.

– Какой? Тело, погруженное в тело, теряет гибкость?

– Да, ну тебя! Ты всегда учился плохо! – он всё так же продолжал крутить «велосипед».

Пошатавшись по селу, в сумерках мы вышли к центральной площади села, где несоразмерно маленький идол, воздетой рукой пытался ухватить Бога за бороду.

Но, судя по всему, это ему не удалось. Возле его подножья, усиленный в сотни раз чудо-техникой, гремел африканский барабан, в ритмах которого извивался настоящий негр, гладкий до глянца. Полуобнажённый, играя вспотевшим антрацитовым телом, он, так завёл местных, жадных до зрелищ юных особ, что они, выкрикивая нечленораздельные звуки, тоже веселились по-своему.

– «Каждый веселится, как хочет» – говорил чёрт, садясь голой задницей на горячую сковороду, – ухмыльнулся я, видя неистовство сельских красавиц.

– Ну, это в тебе говорит косность. Зачерствел, брат, ты душой. Вспомни, как сам кренделя пёк на школьных вечерах. А?

– Ну, не так же!

Тем временем село погрузилось в ночь.

Чёрный бархат задрапировал окружающее пространство. Ни огонька! И только гигантским кострищем горели подмостки, на которых, за большие деньги, выделенные администрацией села, громыхающим поездом, летящим в тар-таррары, бесновалась чумовая эстрада с полуголыми девицами и огромным и крутым, как языческий фаллос, негром в центре.

Праздник удался.

Мы спросили у местного жителя, почему в районном центре не горит электричество.

– Подстанция маломощная! – Мужик оказался здесь дежурным электриком. – Вот они, киловатты горят! – указал он на огнище у памятника Ленину.

– Деньги горят! – со знанием дела поправил мужика мой генерал. – Пошли! – повернулся он ко мне, махнув рукой и на девиц, и на негра. – Нах хауз! Я тебя утром приду на автовокзал проводить.

В темноте мы, матерясь и чертыхаясь, побрели каждый своей дорогой. А дороги у нас все наизнанку. Нутром наружу. То бишь – выбоины и колдобины.

Утром спозаранку я уже на вокзале. Вокзал в конце села. Пока спешил, все кочки пересчитал. Надо ещё успеть взять билет до Тамбова, а там с пересадкой на град Воронеж, где я и обосновался с недавних пор.