Артур Грязнов - Благодать Божья

Молодой человек все чаще задумывался всем ли в этом мире дано иметь «Место под солнцем»? Ему было интересно, кому дан шанс на беззаботное счастье. Женька не любил свою работу, она была изнурительной и малооплачиваемой. Отработав очередную неделю, он лег пораньше – впереди был выходной, который Евгений Теплов хотел посвятить себе и своему отдыху.

– Цок, – шепнул выключатель ночника, Женя повернулся на бок и закопался в подушке.

– По последним данным украинские полунационалисты в эту минуту маршируют по главной улице Киева – противный голос диктора доносился из зала, где мама Теплова без интереса смотрела новости.

– За собой лучше б следили, скоро в стране жрать нечего будет – подумал Женька.

– Мам, – парень выглянул из своей спальни – А можно эту ахинею потише сделать? Я ведь отдыхать лег, – голос был раздраженным.

– Конечно, Жень, можно, – отозвалась мама, – только давай повежливей? А? Елена Александровна знала, что ее сын был отзывчивым и хорошим парнем. Вот только последнее время часто срывался. Елена знала, что Женя много работал, но денег в шиномонтажной, где трудился парень, платили немного, и половину всех средств он переводил бывшей жене Тане, которая растила их трехлетнего Володьку.

Телевизор продолжал монотонно дребезжать.

– И почему я до сих пор не переехал? Взрослый мужик, блин. Мы ведь и с Танькой здесь жили. Конечно, переезд упирался лишь в отсутствие денег, что стоило снять квартиру. Женька начал вспоминать как чуть было свое дело не открыл. Да, было время. Теплову удалось что-то скопить, помнится даже на носках экономил, кредит небольшой получил тоже. Когда сумма приблизилась к достаточной начал помещение присматривать, подыскивать оборудование. «Свой шиномонтаж», – думал парень, довольный ходил, улыбался всем.

– Алло, Женька, привет. – она говорила не прекращая плакать, – это звонила бывшая жена. С Таней они прожили недолго. Любовь, оказавшаяся страстью, прошла, и молодые люди разошлись также поспешно, как и сошлись. У них был прекрасный маленький сын, Женька помнил, что у Володьки была врожденная травма, которую, по словам врачей, он должен был перерасти, но не перерос, как теперь докладывала Таня, периодически всхлипывая в динамик телефона.

– Жень, там деньги большие нужны, – рыдала Таня. – Не знаю, что делать, операция платная, может, какой-то сбор провести? – причитала Таня, – Ну, что ты молчишь? Скажи хоть что-то, – взорвалась она.

– Не надо сборов, найду, – проговорил Женя и «повесил трубку». Тогда он отдал все накопления, еще и занял что не доставало. Так вот по решению судьбы собственное дело он так и не открыл. Через полтора часа, путаясь мыслями, изрядно понервничав, думая о всех жизненных тяготах и не находя перспектив, Теплов заснул. Во сне он карабкался на скалу, сверху падали камни и так было тяжело, но еще тянул вниз тяжелый рюкзак. Рукам было невыносимо больно, ссадины на ладонях кровоточили. Женька чувствовал, что в поясе он обвязан тросом, трос уходит на вершину скалы, откуда его кто-то тянет. Карабкаясь выше и уже почти обессилев, Теплов видит, что тянет его тощий темнокожий мальчик: большие неестественные глаза и зубы выделяются на исхудавшем изнуренном лице. Исхудавший череп обтягивает кожа, очень выделяются скулы и желваки. Но мальчик выполняет свою работу усердно – если бы не его помощь, я бы давно упал – соображает во сне Теплов. Вдруг резко начинает дуть сильный ветер, который приносит черные тучи, которые извергают дождь и град. Гремит гром, страшный грохот. Женька просыпается, смотрит на часы, 7.50.

– Сволочи, зачем так шуметь? – он мог спать еще час.

Грохот и шум раздавались за окнами. Всему виной был странный график работы строительной бригады, которая меняла крышу в их доме. Работяги приходили в выходные к семи утра и начинали с шумом что-то разгружать, стучать молотками, пилить болгарками. Было ли им известно о «Законе о тишине» не ясно, да и плевать, но по факту Женькин выходной начался с неприятного пробуждения. Он пошел в туалет, дернул ручку уборной – заперто. За дверью работал душ.

– Мам, скоро? Ну просил же, не плескаться по утрам.

– Жень, у тебя же выходной, думала ты спать будешь – спокойствие, с которым она отвечала еще больше подняло волну негодования. Парень давно заметил, что нужно не обращать внимание на мелкие невзгоды, но поделать с собой ничего не мог. Стукнув по двери, он злобно сказал:

– Ага, поспишь тут, одни чуть ли не сваи с семи утра забивают, другая плещется, как ихтиандр. Задолбало все!

– Раздражительно день начался, может уже и не ехать никуда! – подумал Женька. Ложки лежали не своих местах, из рук все сыпалось. Чаша терпения переполнилась, когда он, не найдя сахара и кофе, начал громить кухню в приступе гнева.

Мама испуганная прибежала, посмотрела на сына с удивлением, но как-то по-доброму, снисходительно.

– Нет, ну ты в себе? – только и произнесла она.

***

Проснувшись, он сразу понял, какое время суток на улице. Лева почувствовал голод, но относился он к этому уже как к обыденности, хотя привыкнуть к этому состоянию нельзя. С трудом поднявшись, опираясь на костыли, подошел к маленькому окошку под потолком. Рассвет.

Жена с сыном еще спали. Лев слушал их тихое посапывание. Рассматривал внимательно, Вера сильно похудела – это все голод, – и по сравнению с побледневшим лицом ее черные волосы казались еще темней, подбородок сохранил свою округлость, даже сейчас, когда личико было таким худеньким, маленький вздернутый носик казался воплощением искусства. Веснушек стало меньше, но каждая была как дополнительное украшение на своем месте. Лева был преисполнен любви к этой с виду хрупкой, но на самом деле очень верной и смелой женщине. В ее объятиях нежно спал их сын, за Костю Левино сердце болело сильней всего, что это все ему? В силу каких-то противоестественных обстоятельств человеческой жестокости и несправедливости, их ребенок вынужден жить в этом темном, влажном, дурнопахнущем месте, страдать от голода и прибывать в постоянном страхе. Лев опять задумался о своей роли во всем происходящем.

– Я должен был тогда погибнуть, – подумал он про себя.

Ребенок зашевелился и начал плакать. Следом проснулась Вера, она села и, переместив Костю к себе на руки, начала покачивать. Но ребенок все сильней рыдал.

– Костя, сыночек, Ангел мой, – Лева говорил тихо и ласково. До войны он был дома добытчиком, изворачивался, но находил для сына и молодой жены самые ценные, дефицитные продукты. Сейчас он казался себе обузой, и даже если бы Лев был здоров, обстоятельства, сделавшие их заложником этого добротного каменного подвала, не дали бы ничего изменить.