Алексей Строганов - Шелби

«Ладно, конёк, сочтёмся. Всё полуденным братьям расскажу, в обед выйдут из-за облака – пожгут твою краску до самой грунтовки. Сочтёмся, гнутый», – пригрозил зайчик.

Спасительное окно было ему хорошо знакомо – всегда закрытое плотными шторами, оно ни разу не пустило его внутрь. Зайчик решил отдышаться и продолжить путь, спуститься по водосточной трубе до цоколя, согреть воду в миске к приходу Антона, который добрый друг и обязательно покатает на кончике своего хвоста, но… Впервые окно свободно от штор – значит, есть повод заглянуть внутрь.

На кровати спала девушка девятнадцати лет (все солнечные зайчики не только любопытны, но прекрасно разбираются в возрасте спящих девушек): нос под одеялом, копна волос прикрыла лицо, пятки спрятаны – поживиться было нечем. Зайчик прошёлся по косому потолку, зацепился за стену, потратил пару секунд на триптих Дали, золотым зигзагом обогнул книжную полку с академическим собранием сочинений Чехова (лазоревый цвет не переваривал), и удача снова улыбнулась ему. Одеяло шевельнулось, показало энергичную пятку, обнажило плечо, поворот головы отбросил волосы с лица. Зайчик потрогал подбородок, коснулся щеки, разогнался хулиганом по нежной коже до самого носа, и… ничего. Спит. Зайчик разогрел маленькое плечо, исколол иголками ключицу и шею, вернулся к сопящему носику, и тело девушки ответило. Одна рука вытянулась стрелой за голову, колени сомкнулись, зажали вторую руку цветным утренним сном, а губы сложились в откровенный стон. Зайчик покраснел от нескромного удовольствия, перебежал на одеяло, дал успокоиться своей жертве. Когда колени ослабили хватку, когда губы сонно забормотали, вернулся к игре, двинулся по горячему маршруту, но закончить свои шалости не успел – круглый пластиковый монстр на тумбочке, перевязанный скотчем в два слоя, оглушил, парализовал противным дребезгом. Едва живой, зайчик доковылял до подоконника и исчез бледным инвалидом за окном. Впрочем, вовремя: босые ноги девушки встали на тапочки у кровати, утопили ярко-красный педикюр в меховой опушке. Указательный пальчик миролюбиво нажал на кнопку, выключил будильник. Пряди волос так и не открыли толком лица, а ноги уже несли тело в душ, оставив тапочки грустить у кровати.

Будильник дождался, пока девушка скроется в душевой, и выдал порцию особенно яростного треска в память о пяти своих братьях и сёстрах, которые лежали в ряд у стены с разбитыми стёклами, в кусках грязного скотча, с неживыми стрелками. Его родственники погибли от руки своей хозяйки, которая обычно крута по утрам с механизмами. Среди будильников она известна как Марья-разрушительница или Мария-смерть-часам. Впрочем, по паспорту она просто Маша. Бестужева Мария Николаевна.

***

Маша принимала душ, экономно лила воду, не дала металлическим кольцам на шторке привычно вжикнуть. Ножки вернули её в комнату (опять мимо тапочек, прямо к напольному зеркалу в деревянной раме), лицо получило быстрый макияж, волосы – «парижский» беспорядок, бёдра подвигались в танце, помогли облегающему, скорее вечернему платью сесть по фигуре. Тёмно-синяя федора прилажена на затылок, многоцветный шёлковый шарф сделал оборот вокруг шеи, взял секунду на размышление и сделал второй оборот. Рука подобрала с пола оранжевый рюкзак, ножки в третий раз проигнорировали тапочки, вышли на узкую мансардную лестницу. Дом ответил тишиной на молчаливый вопрос, и Маша на цыпочках пошла вниз.

На площадке между этажами Маша погладила по носу спящего пса. На втором этаже перешла на абсолютно бесшумный шаг, приложила ухо к каждой из двух дверей по очереди, убедилась, что её соседи спят, спустилась на первый этаж. Здесь – через кухню в холл, где зеркальный шкаф-купе, а на полу выстроились туфли в два ряда. Маша выбрала те, что более-менее подходили под платье, вернулась с ними на кухню, поставила на стол. Запрограммировала кофемашину на двойной объём, подставила оранжевую кружку с надписью «МАША» под чёрную струю, из керамической хлебницы достала круассан, положила его в бумажный пакетик, пакетик – в рюкзак. Перелила кофе в маленький термос, закрутила крышку, обернулась и наткнулась на Лену, ойкнула. У подруги Лены на лице полный макияж и причёска, а плечи наброшен ажурный кружевной платок, и, вообще, она так рано не встаёт, поэтому «ой».

– Решила выгулять мои «Мэри Джейн»? – Лена открыла дверь холодильника, помахала ладошкой у носа, выпустила кислинку ночных запахов наружу, достала бутылку с йогуртом, наполнила чёрную кружку с надписью «ЛЕНА», кружку взяла двумя руками, пропустив пальцы через ячейки ажурного платка, села за стол, переставила туфли на пол. – Извини, не готова созерцать во время завтрака.

– Леночка, миленькая, я хотела тебе записку написать. Вот… – Маша достала листок и карандаш из ящика стола. – У меня каблук расшатался… Я думала…

– Ты думала. Это замечательно. У меня сегодня аукцион, и я никуда не пойду. Ты думала именно об этом. Возможно, я больше вообще никуда никогда не выйду из дома и буду сидеть за компом вечно, пока не превращусь в жирную корову. Так что ты хотела мне написать?

– Ссоритесь?

Анна появилась на кухне внезапно, тоже босиком. Короткая ревнивая майка старалась прикрыть любопытный пупок, впрочем безуспешно.

Анна достала бутылку кефира из холодильника, взяла белую кружку с надписью «КИРИЛЛ», строго спросила Машу:

– Кто он?

– Никто. Просто у меня дело.

– Говори, кто он, а то не дам туфли, – Лена сдвинула брови, пытаясь сделать страшное лицо.

Маша отстранилась. Стул под ней качнулся, в поиске равновесия встал на две задние ножки. Маша вцепилась руками в стол, набрала полные лёгкие воздуха, приготовилась ответить подругам залпом слов, но по лестнице спустился парень в махровом отельном халате, тоже босой, прошёл в ванную, на ходу бросил:

– Девчули, привет!

Стул под Машей с грохотом вернулся в устойчивое положение.

Девушки дружно прыснули от смеха, стукнулись головами, обнялись хохоча.

– Привет, Кирилл!

По лестнице спустился пёс, молча подошёл к миске с надписью «АНТОН», полакал воду, покосился на людей, сдержал вздох и убежал во двор катать на хвосте своего друга – солнечного зайчика.

– Кирилл везёт меня до метро. Могу подбросить, – Анна достала из хлебницы круассан, осмотрела его и положила обратно. – В город сегодня не рекомендовано соваться на авто. В центре будет суета, какой-то праздник, бла-бла-бла и всё такое.

– Ну, если в городе праздник, я, пожалуй, останусь… – Лена плотнее закутала кружку платком.

– А ты, малышка? С нами?

– И у меня сегодня аукцион, – продолжила Лена, ни на кого не глядя.

– Я со всеми, кто меня любит, – Маша придвинула ресницы к ресницам Лены. – Лена, ну Лен, а ты меня любишь?