Виктор Рыжук - Мороз по коже. Сборник рассказов

Преподаватель делает вид, что ничего не произошло, а тот парень, уходя, улыбается мне. Я стою вся красная и совсем забыла тему семинара. Его звали Кемран. Сестры его друзей стали передавать мне написанные им стихи, мягкие игрушки и цветы. Классический сюжет, ты думаешь? Но нет, он аварец – храбрость Дагестана, а я кумычка – его красота. И наш союз был невозможен.

Я знала, что мать никогда не выдаст меня замуж за аварца, а потому скрывала и прятала его записки со стихами, отдавала знакомой в магазин мягкие игрушки, а цветы дарила случайным прохожим. Мы ни разу не разговаривали, чтобы никто ничего про нас не подумал и ничего не заподозрил. Мир полнится слухами, а я не могла опорочить честь своих родителей. Ночами я тоже писала ему стихи, а утром мне приходилось выбрасывать их в урну на улице. Однако виделись мы теперь чаще, всегда как будто случайно. То в столовой, то в библиотеке, то в спортзале. И я всегда краснела, когда он улыбался мне. Конечно, в тайне наши чувства сохранить не удалось. Кто-то из девочек или его друзей кому-то что-то сказал… Моя мама узнала о наших отношениях. Она не ругалась, лишь бросила: «Сватов твой аварец может даже не присылать!» Когда он узнал об этом, то решил украсть меня. Он написал мне об этом в стихах. Это были самые его нежные и горячие стихи. А я в тот момент была самой счастливой. Однако я не могла пойти против воли родителей и поэтому два месяца сидела дома, чтобы он не мог меня украсть. Даже в магазин я ходила с провожатыми. Иногда подруги приносили от него записки, теперь мне приходилось их сразу сжигать. А потом мама сосватала меня. За кумыка. Я видела его один раз на свадьбе родственников, он недавно развелся с женой и посватался ко мне. Мать дала согласие. Я снова стала ходить в университет.

Мы виделись с Кемраном еще один раз, он посмотрел мне в глаза, но ничего не сказал и ушел. А я смотрела сквозь него, будто не замечая, холодным режущим взглядом. Долго потом остатки лезвий в уборной стекали горькими слезами. Позже я узнала, что он перевелся в другой вуз. А я на заочное отделение, и из теплой Махачкалы муж увез меня в ледяной Мурманск. Оказалось, что у меня сильная аллергия на холод, и я не раз падала на улице в обморок. Мужу… Не знаю, возможно, я ему слишком легко досталась, но он не обращал на меня особого внимания. Работа, телевизор, друзья. Отношения с его семьей тоже не сложились, и я сидела, как птица в клетке, в ледяном Мурманске, без родных, друзей и близких. Поэтому, когда мужа перевели в Москву, я очень обрадовалась. Мы начали жить вдвоем, его мама уже больше не контролировала каждый мой шаг. Но и здесь счастье было недолгим. Успешные мужчины привлекают женщин, а мой муж не смог им отказать. Сначала я не верила, а потом все увидела сама… Перестала подпускать его к себе, и мы жили дальше. Еще восемь лет – соседи с обязательствами. Я молчала и ничего не говорила своим родителям, боясь их огорчить. Сестры и родственники со временем все узнали, а потом кто-то из них сказал родителям. Мама позвонила и дала добро на развод. Родители звали меня обратно в Дагестан, но я не могу туда поехать. Если я вернусь, меня ждет жизнь домашней монашки с репутацией падшей женщины. Разведенка. Этот термин еще жив в некоторых местах…

И все равно она ни разу не упрекнула свою мать.

Я молча слушал ее историю, не сводя с нее глаз. И никак не мог понять, откуда в этой хрупкой девушке столько сил, столько любви и уважения к своим родителям. Ее семейная жизнь не сложилась отчасти по вине родителей. И все равно она ни разу не упрекнула свою мать. Наоборот, с благоговением отзывалась о ней и своих родственниках. Я представил на миг любую из своих знакомых девушек на ее месте. Да нет, ни одна из них даже не смогла бы оказаться в такой ситуации, а уж тем более вынести ее.

И в тот момент я почувствовал и понял, что она та самая, с кем можно будет молчать в старости. Та самая, с которой можно гулять под дождем, молча и обнявшись. Та самая, которая станет тылом, настолько надежным, что я сам могу оплошать, но не она. Я осознал это так сильно и ярко, что невольно коснулся ее руки. Она отдернула руку, потупила взгляд. Румянец на щеках появился, но не исчез. Мне стало стыдно за свой поступок, и я покраснел. В моей жизни были десятки разных и по-своему замечательных девушек. Была несравненная Мари. Но Эля вызывала совсем другое, глубокое чувство. Пытаясь объяснить его, можно лишь сказать, что я хотел, чтобы она просто была рядом. Несмотря на свою скромность, она оказалась болтушкой и без умолку рассказывала мне разные истории. Я их слушал и не слышал, любуясь ей и наслаждаясь ее присутствием. Наверное, ей тоже было приятно мое общество, так как, выйдя из ресторана, она предложила прогуляться по берегу. Мы отъехали в менее многолюдное место. Она поставила свой внедорожник под березкой, и мы пошли гулять. Точно так же, как я это делаю один. Совершенно бесцельно и не выбирая никаких маршрутов. Мы то выходили на самый берег, то заходили в прибрежный лес. Ее голос, ощущение того, что она рядом, и что в кои-то веки я не в одиночестве слоняюсь, – все это приводило меня в детский восторг.

Когда заходящее солнце окрасило озеро в красноватый цвет, Эля попросила сфотографировать ее. Ее длинных распущенных волос едва касался ветер. Она смотрела на алеющий горизонт. И мне хотелось коснуться ее длинных ресниц. А на ее губах была легкая улыбка. Я пожалел, что оставил свой фотоаппарат в ее машине. Закат на берегу священного озера, и эта девушка… ее силуэт и очертания устремленных вдаль глаз… Вся эта картина навсегда запечатлелась в моей голове. И очень жаль, что никому из вас я не смогу ее показать. Уже в сумерках мы вернулись к машине, и я развел костер. Она стала расспрашивать обо мне и оказалась внимательным и чутким слушателем. Не каждый способен внимать моим сбивчивым повествованиям. Эля очень много расспрашивала про другие страны. Этот отпуск она решила посвятить путешествию по России, а в следующий собиралась за рубеж. Я посоветовал ей отправиться на Фарерские острова и немного рассказал о них.

Когда с Байкала подуло прохладным ночным ветром, Эля достала из своей машины два пледа. И, протягивая мне один из них, то ли случайно, то ли специально коснулась моей ладони рукой. На ее щеках снова заиграл румянец, а глаза заблестели. Она немного выпрямила осанку так, словно только что сделала что-то очень важное и крайне довольна сама собой. Я улыбнулся, а она потупила глаза. И устроилась напротив меня у костра. Какое-то время мы молчали. Ее голос отозвался появившейся из-за облака луне. Она стала петь, сначала на родном языке, потом на русском, арабском. Ее волосы отсвечивали от пламени костра. Укутанная в плед, она стала еще восточнее… Немного фантазии – и плед превращался в хиджаб. Я мог слушать ее бесконечно долго. Опершись спиной к дереву и прикрыв глаза, я тут же оказался в своем воображении.