Катерина Дементьева - Грустная девушка у жуткого озера

Наутро я пролистал новости – контекстная реклама везде была забита промо местного таинственного и обожаемого диджея, который выступал сегодня вечером в соседнем городе. Я не любил спонтанные поступки, но здесь отчего-то решился, забронировал столик в клубе, скоро собрался, позавтракал и поторопился в лечебницу, чтобы уговорить Ксению провести со мной вечер. Погода сегодня была приятнее, чем в последнее время, снег перестал, было солнечно, морозно. Во дворе лечебницы бродили пациенты – все выглядели хорошо, кроме Инги, о которой я, признаться, совершенно позабыл, и сухонькой старушки с огненно-рыжими волосами.

– Мне нужно кое-что уточнить в показаниях, – сказал я санитару.

Он понимающе кивнул, спросил, хочу ли я еще раз осмотреть тело – вау, про тело тоже из головы вылетело, я ответил, что все нужное увидел вчера, и пошел внутрь. Если вчера, чтобы бороться с предубеждениями не нужно было даже стараться, то сегодня это оказалось сложно. Меня встретило пустое здание, в котором грохотала, настолько громко, что моментально вздрогнули внутренние органы, заболели барабанные перепонки – The show must go on . Я зажал уши, пошел в сторону лестницы, поднялся на третий этаж – музыка не стала тише ни на лестнице, ни наверху. Я постучал в нужную дверь – не был уверен, что раздался хоть какой-то звук, а если и раздался, что кто-то сумеет его расслышать.

И тут с щелчком музыка прекратилась. В ушах зазвенело. Я обернулся. Передо мной стоял угловатый мужчина, чем-то похожий на Меркьюри, не считая двууголки с золотой окантовкой на голове. Он ласково улыбнулся мне и сказал:

– Добрый день, сударь. Меня зовут [Наполеон]. Вы к Ксении? Она ушла гулять, но вы бегите и догнать успеете. А я пока продолжу.

Когда в здании никого не осталось, я вооружился берушами, звуконепроницаемыми наушниками и засел в подвале. В подвале находился морг, и обычно я читал свои стихи пустоте, но сегодня у меня был слушатель – слишком часто они стали появляться, если интересует мое мнение, хотя оно обычно никого не интересует. Со слушателем чтение стихов превращалось в воображаемый рэп-поединок, в котором я сначала проигрывал, потом стал выигрывать, а в конце с треском провалился, потому что все ритмы вылетели из головы, и только спагетти на свитере остались, но не цитировать же это.

Иногда я серьезно слушал пластинку целый день, потому что кто бы там что ни думал, Меркьюри был гением, и эти песни – хоть не со всеми избранными в коллекции я был согласен – песни были гениальными. Мне они никогда не надоедали.

И все же, зачем я их слушал? Чтобы побыть в одиночестве, насладиться собой и музыкой. Потому что это был мой ритуал, который не подвел ни разу за годы. Я не верил в ритуалы, но зачем трогать то, что работает? Чтобы обыскать кабинет главврача – в ее дневнике иногда можно было прочитать самые захватывающие вещи. Я копировал интересные страницы – уверен, она об этом знала – чтобы шантажировать ее в случае чего, но необходимости не возникало, впрочем, я не уверен, что сумел бы. Раньше я время от времени – чаще, когда мы с главврачом устраивали чаепития и замечательно проводили вечера, обсуждая музыку и книги, – я стыдился и сжигал компромат, а потом копировал снова. Это не нравилось Ксении – молодежь теперь повернута на экологичности, всем только и подавай спасенные деревья, восстановленный озоновый слой и что им там еще. Кухарка до сих пор расстраивалась, что теперь мы – безглютеновая институция. Но во всем свои плюсы, конечно, если сохранять нужные страницы в электронном виде, то их не нужно копировать заново. А безглютеновые десерты сильно расширили нашу палитру, с этим не поспоришь. Впрочем, может, веганские? Сложно сказать.

Чем еще я занимался? Бродил по лестницам. Кричал – чтобы получалось хорошо, нужны навыки и постоянная практика, и я не хотел растерять свои. Иногда сидел в интернете – это если ход времени вызывал у меня панику и хотелось потратить часы побыстрее, и чтобы непременно жалеть об этом в конце. Интернет здорово справлялся с этим. Я изображал труп в морге, хирурга у операционного стола, лампу – рядом со стоматологическим креслом. Немного сходил с ума – но это совсем редко, потому что мои квиновские среды нужны были чтобы сосредоточиться перед выступлениями, а не для рыданий и заламываний рук.

Некоторые интересовались, как я так хорошо устроился в институции. Ложь, никто не спрашивал прямо, некоторые интересовались . Все достигали договоренностей с санитарами своими путями. Я – всегда держал несколько билетов на выступления, поэтому можно было не беспокоиться, мне были доступны и пластинка, и покой, и что угодно. Санитары верили – почему-то все в это верили – что я усердно готовился к выступлениям, и я их не разочаровывал, всегда благодарил, а потом не забывал кивнуть со сцены, махнуть рукой специальным жестом, чтобы они знали – это для них, только для них. Огромные санитары всегда были больше остальных поведением похожи на воображаемых фанатствующих девочек-подростков, и это хорошо помогало отучаться от стереотипов и сексизма – ну как и бесконечный нудеж со стороны молодежи.

После обеда, особенно в холодное время года, другие обитатели и обитательницы институции начинали угрожать бунтом или самоубийством, или пытаться совершить то, или другое, или все вместе, поэтому я шел навстречу, делал музыку потише, запирался в малой гостиной и занимался своими делами там. Сегодня из дел была раскраска с резкими городскими пейзажами, которые я пытался смягчить акварелью – выходило худо. Была книжка, название, автора и обложку которой я попросил спрятать, чтобы не судить раньше времени, – это была то ли очень запутанная, то ли очень простая история о девушке, которая хотела сбежать из своего дома, но никак не могла решиться на последний шаг. Я пока не знал, нравится она мне или нет. За художественной книгой наступило время одного из множества моих учебников по теории музыки – я был горд тем, что могу процитировать любой из них, но все равно любил открывать и читать главу-другую. Или страницу-другую. Или пару слов.

Сегодня был день последнего. Я открыл один из не вполне даже томов, тонкую книжицу а4 для учеников начальных классов музыкальной школы, прочитал ля минор , и закрыл. Это была страница, посвященная параллельным тональностям, а на них у меня сегодня не было сил. Фредди пел и требовал, чтобы его не останавливали, у меня случилось настроение без берушей, без наушников заставить себя не слышать его, но слышать ля минор, чувствовать клавиши под пальцами, сначала левая рука, затем – правая. Аккорды, диссонансы, мелодии. Я упражнялся, пока не получилось отвлечься от Фредди полностью – и сразу перестал, незачем было слишком увлекаться.