Дмитрий Ардшин - Живая вода

– И что ты там говорил?

– Ну, я… – промямлил парень, багровея и обливаясь потом.

Стас, ощущая, как заскребло, засосало внутри, робко приблизился к начальнику отдела и еле слышно пробормотал:

– Добрый вечер, Николай Алексеевич.

– Хм. Добрый говоришь? – Куприянов, который выглядел гораздо старше своих тридцати лет, оторвал от монитора плотное, землистого цвета лицо с бородавкой на переносице, с теменью под глазами, исподлобья, тяжело посмотрел снизу вверх на Стаса и тот почувствовал, как непроизвольно стал съеживаться, сжиматься, уменьшаться в размерах. – А заказы где? Сколько сегодня продал? – Куприянов стиснул ладонь Стаса в своей лапе.

Стас обреченно ответил и, не выдержав тяжелого, сверлящего, перфораторного взгляда, потупился, лицо запылало, зачесалось.

– Почему ты меня разочаровываешь? – прогнусавил начальник. – Ведь ты так отлично начинал. Что происходит Стас?

– Сто двадцать третий берут паллет водки, – стукнув папкой по ноге, выпалил Стас и тихо добавил.– Завтра.

Не сдержался. Проговорился. Да ну и ладно. Ведь возьмут же. Никуда не денутся.

– А почему не сегодня? – продолжал сверлить взглядом начальник.

Стас торопливо, долго и путано стал говорить, говорить, как бывало с ним на экзамене, когда он не знал точного ответа на билет.

– Ладно, иди, – проворочал начальник и, щелкнув мышкой, опять погрузился в тину монитора.

Стас тошнотворно легкий, сам не свой выскочил из кабинета и, сжимая в руке карманный компьютер, пронесся по коридору в общий зал, который напоминал зал ожидания на вокзале. В загонах, огороженных темно-коричневыми деревянными перегородками шуршали, шушукались припозднившееся торговые, считая деньги, раскладывая документы. Один из них сосредоточенно штамповал доверенности. У окна натужно скрипел принтер, выплевывая бумагу. К нему подбежал розовощекий толстяк в темно-синем костюме, схватил отпечатанную кипу с лотка и опять скрылся за перегородкой. А принтер продолжал устало скрипеть, плеваться. В углу на серой, миниатюрной кассе выбивала чеки женщина лет сорока.

– Наталья, я скачаюсь? – крикнул ей Стас, не останавливаясь.

– Давно пора, – весело прозвенела вдогонку секретарша.

У «качелей» – желтой, обшарпанной тумбочки, на которой змеились кабеля для синхронизации и чернели разъемы-подставки, завис неряшливо одетый (как путешествующий автостопом) парень с черной испанской бородкой и потертой сумочкой через плечо. Ну, сколько можно… Наконец парень, выдернув шнур, отпал, отошел в сторону.

Торопливо воткнув «палм» в паз округлой подставки, Стас вдавил кнопку на ней и замер, ожидая… «… Муравей к скачке готов… Идет загрузка муравья… Пожалуйста, ждите», – закружилось, замигало на серебристом экране. Что происходит Стас? Что происходит? Тем временем тревожно жалил начальственный гнус в голове Стаса. И вдруг те же самые слова вспыхнули на экране палма: «Что происходит Стас? Почему ты меня разочаровываешь?» Стас вздрогнул, отшатнулся, а когда осмелился взглянуть на экран, то увидел привычное: «Загрузка муравья успешно завершена».

Из приоткрытого окна тянуло гарью. Вечерний смог пеленал покатую крышу спортивного дворца. Душную кухоньку заливал ржавый, рыжий свет. Стас сидел в углу за столом, лениво ковыряясь вилкой в ризотто с овощами из близлежащего супермаркета. Оттуда же был вчерашний кусок копченой курицы и позавчерашний греческий салат в пластиковой коробочке. Катю хватало лишь на то, чтобы приготовить быстрорастворимую лапшу, от одного взгляда на которую Стаса с недавних пор стало выворачивать.

На микроволновке, упершись антенной в стенку холодильника и потрескивая, как счетчик Гейгера, бормотало радио о лесных пожарах, митингах согласных и несогласных, о пластиковых окнах с астрономической скидкой и гарантией. А между кухонной плитой и раковиной, прислонившись к тумбочке, улыбалась Катя, перебивая радио рассказом о подруге, которую она давно не видела и которая недавно вернулась с Канарских островов, куда она летала со своим молодым человеком. Ты представляешь?!

От ее голоса почему-то закладывало уши. «Когда же она замолчит?» – с тоскою думал Стас, вылавливая вилкой из салата кусочки солоноватой брынзы. Из радио брызнула латиноамериканская мелодия. Он вспомнил, как в другой жизни легко танцевал Басанову, и сердце его сжалось, заныло, словно он оказался в западне, из которой уже не выбраться.

Вдруг, спохватившись, она спросила:

– А как у тебя день прошел?

Стас пожал плечами и, уткнувшись в тарелку, сквозь зубы буркнул:

– Как обычно… Никак…

– Почему ты такой? – тихо спросила она, по инерции продолжая улыбаться, но уже вымученно.

– А какой я? Какой? – он посмотрел на нее стеклянными, пустыми глазами.

– Чужой. Вот какой. Ты не хочешь со мной разговаривать?

– Может быть, хватит, а? – Стас поморщился и стал вилкой терзать кусок курицы.

– Ты о чем? – улыбка окончательно сошла с ее бледного лица.

– Доставать меня. У меня и так проблем выше крыши. И ты еще…

– Хм… Значит, вот кто я теперь для тебя? Еще одна проблема? – она скрестила руки на груди; лицо, глаза Кати потемнели

– Спасибо, наелся! – Стас вскочил из-за стола; вилка упала на пол, глухо звякнув.

Удушливая, вязкая темнота затопила комнату. Катя, отвернувшись от Стаса, лежала на краю дивана и, не мигая, смотрела на огонек, который алел под телевизором. Впрочем, ни телевизора, ни тумбочки уже и в помине не было – темнота стерла предметы и мебель, нагромоздив из руин, деталей что-то свое, несуразное – кряжи и овраги. «Спасибо, наелся!» – навязчиво крутилось в голове. Она пыталась не думать о Стасе. Забыться, скорее забыться… Но сон не шел, мысли скатывались в желоб недавнего разговора, травя душу… За окном пророкотала машина, ритмично погромыхивая музыкой. В ночном клубе сейчас самое веселье, танцы, белое вино. А она, как последняя дура, таращиться на индикатор домашнего кинотеатра.

И вдруг темноту прошил просящий, захлебывающийся голос. Катя испуганно обернулась.

– Живая вода… паллет, – пробормотал Стас.

– Какая еще живая вода? – замерев, пролепетала Катя, покрываясь ледяной моросью торопких мурашек.

– Рекламная акция… Скидки… Бонусы… Хотя бы десять ящиков возьмите, – он глядел сквозь Катю остекленевшими глазами.

– Стас ты чего? Стас, – она испуганно тряхнула его за плечо.

– А? Что? – он вздрогнул, привскочил, озираясь и часто моргая. Потом провел пальцами по лицу, словно стирая наваждение и, рухнув на подушку, отвернулся опять к стене.

Катя осторожно прилегла, отодвинувшись к самому краю и чутко прислушиваясь к прерывистому сопению за спиной. Красный огонек стал резать распахнутые, немигающие глаза, в горле защипало, и воздух в комнате стал очень горячим, черной лавой выжигая легкие. И вдруг красный огонек вслед за темнотой затуманился, поплыл, растекся.