Катя Саргаева - Боги умирают в полночь

– Нет, для веры нужна только вера.

В ближайшую пятницу я проснулась под утро от того, что Гога взял меня на руки.

– Нам что надо уходить? – сонно спросила я, – скажи что ты поедешь с нами.

– Нет, мы едем в Батуми, на море, я же тебе обещал, – Гога положил меня на заднее сиденье автомобиля, укрыл легким одеялом и поцеловал в лоб. – Спи дэдико, а когда проснешься мы будем уже на море.

Я взяла его большую ладонь и прижала ее к своей щеке. Через пять секунд я снова провалилась в сон. Проснулась я от звука голосов, мама с Гогой говорили негромко, но этого было достаточно для того чтобы я проснулась, у меня всегда был чуткий сон.

– Я правда пыталась, – говорила мама, – я всеми силами пыталась ее полюбить. И знаешь, я даже любила ее, первый год точно. А потом она изменилась, она начала меня передразнивать. Она все за мной повторяла. Однажды она накричала матом на моего бывшего. Мы с ним поссорились, он собрал манатки и почти ушел. Ритка загородила собой входную дверь и начала орать какой он мудак, и что это он меня не достоин, и все в этом духе. Он отпихнул ее и вышел.

Я тогда себя со стороны увидела, потому что она повторяла за мной. Я в каком-то журнале читала, что маленькие дети копируют всех из своего окружения, а в ее окружении постоянно была только я. Ей тогда года два с половиной было. Знаешь как это ужасно? Это как в кривое зеркало смотреться. Она настолько хорошо меня копировала, что я, ненавидя себя, возненавидела ее.

Мама заплакала. Она часто плакала в последнее время. Однажды я спросила почему она плачет, и она закричала, что из-за меня, что я виновата во всех ее бедах. После этого я делала вид, что не замечаю маминых слез, хотя мне всегда хотелось обнять ее, пожалеть, и спросить на какое место надо подуть, чтобы перестало болеть.

– Так в чем ее вина? – спросил Гога.

– Ни в чем, ее – ни в чем. Я плохая мать, а она своим присутствием каждую секунду напоминает мне об этом.

– Так может, стоит измениться?

– В том-то и дело, я не хочу меняться. Я себя устраиваю, а она не стоит того чтобы я ради нее менялась!

– Из твоих слов выходит, что не ради нее, а ради себя.

– Не хочу. Ничего не хочу. Я просто хочу быть счастливой. С тобой я счастлива, – мама повернулась к Гоге и погладила его по щеке. – И Ритка в тебя смотри как вцепилась, может ей просто не хватает отца.

– Ты кстати так и не сказала кто ее отец.

– Не хочу. Ты перестанешь меня любить.

– Ты столько в жизни дерьма натворила, и я все равно люблю тебя. Так что валяй, одним дерьмом больше, одним меньше, невелика разница. Так кто ее отец?

– Не знаю, – мама приоткрыла окошко и закурила, – не знаю я кто ее отец. Я даже не помню, что спала с кем-то, прямо мать его непорочное зачатие. У меня тогда никого не было. Если сводить сроки с дикой попойкой, на которой я могла напиться до беспамятства и забыть что с кем-то переспала, то это был новый год. Я мало помню, и людей тех почти не знала. Меня пригласил один мужик, у нас с ним тогда были дела. Я вообще не сразу поняла что беременна, и верить в это отказывалась. Мне врач на УЗИ тычет в экран и говорит что это мой ребенок, а я смотрю на экран и все равно ей не верю. Я не верила даже когда живот начал расти. Только когда она начала шевелиться до меня дошло, что это не шутка. Вот такая я блядина, можешь не любить меня.

Мама отвернулась от Гоги и уставилась в окно, а он как засмеется. Он смеялся так, что остановил машину, даже мама потом уже начала смеяться. Я решила, что могу сделать вид, что проснулась от их смеха, потому что уже хотела в туалет.

На море было замечательно, и те три дня, которые мы там провели втроем, как настоящая семья навсегда остались в моей памяти.

Гога накупил мне всякой православной литературы и учил читать. Увидев в этих книжках слова «непорочное зачатие» я вспомнила, что и мама назвала так мое появление на этот свет. Не имеет значения то, что тогда я не понимала, что в мамином рассказе это был сарказм, моя вера стала еще крепче.

Чтение было моим единственным навыком с которым я пришла в школу. Все остальное давалось мне тяжело. Дома со мной никто не занимался, а на уроках я сидела на последней парте как мышь в траве. Я не задавала вопросов чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Когда Гога был дома он всегда делал со мной уроки, но дома он стал бывать редко. Мама как всегда где-то пропадала и девяносто процентов времени я проводила в гордом одиночестве.

Я честно пыталась складывать два плюс два, и у меня честно получалось пять. Тогда я писала буквы в прописях, это у меня получалось, благодаря тому, что я потратила на это уйму времени, которое мне больше некуда было деть, сейчас у меня красивый каллиграфический почерк.

Позже, когда я хорошо научилась читать, я пачками поглощала книги. Я читала все подряд, кроме учебников. Я отношусь к той категории людей, которым нужен учитель, человек, который все расскажет и покажет. Только тогда, читая пройденное в учебнике, я могу понимать, о чем идет речь. Если мне предварительно все не разжевали, то я не понимаю и слова из того, что читаю.

Однажды я спросила у Гоги куда он так часто и надолго стал уходить.

– Помнишь, я обещал никогда тебя не обманывать?

– Помню, и пока еще не обманул.

– Так вот, если ты настаиваешь, чтобы я тебе ответил, я отвечу. Но, вот какая вещь, ты понимаешь, что мой ответ может тебе не понравиться?

– Нет. Я никогда об этом не думала.

– А ты подумай. Это важный вопрос, на который мне не хотелось бы тебе отвечать, потому что я уверен, что ответ тебе не понравится. Именно поэтому люди иногда обманывают друг друга, чтобы не огорчать любимых. И на будущее, задавай вопрос только тогда, когда будешь готова услышать любой ответ, а не только тот, который тебя устроит.

– Ты делаешь что-то плохое, когда тебя нет дома?

– Это сложный вопрос. С точки зрения закона да. Но я сам считаю, что я занимаюсь благим делом.

Гога сидел на диване, и я забралась к нему на колени.

– Мне все равно плохие ты делаешь вещи или хорошие, когда тебя нет дома. Я все равно люблю тебя, и когда ты дома здесь все становится хорошо. Даже мама не плачет. Но если ты не хочешь говорить, то я тебе верю.

– Дэдико-дэдико, как же я жил без тебя столько лет? – сказал Гога, целуя меня в лоб.

В июле 2002 года поздно вечером к нам пришел Давид, он был весь в крови, дошел до кухни и рухнул на пол. Благо и мама и Гога были дома. Гога задрал рубашку Давида, и я увидела несколько ран от пуль на его животе. Изо рта Давида текла кровь. Они с Гогой о чем-то говорили по-грузински. Потом Давид умер. Меня потрясло это происшествие. Никогда раньше не умирал кто-то из моих близких, потому что близких быть не должно, и привязываться ни к кому нельзя.

Мама кричала на Гогу, кричала, что и его убьют из-за того, что он влез в эти революционные дела, и теперь мы все под угрозой из-за него.