Олег Ясинский - ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 5

Я насуплено молчал. Мне хотелось вцепиться в его нахальную рожу, но я молчал. Я его ненавидел!

«Ненавидел за ПРАВДУ…».

– Молчание – знак согласия, – констатировал демон.

– И правильно. Свой член ближе к телу. Какой прок с тех миллионов умниц и красавиц, которых мы не пробовали – пусть хоть завтра у них климакс случится – нам какое дело? Пусть за них переживают те, кому они дают. Правильно рассуждаю?

Я кивнул.

– Но, скажу по секрету: тогда, в кабинете, Анна смирилась, даже самооправдание себе придумала. Вот только ты…

Я молчал. Мне нечего было возразить. Я и сам знал, что тогда с Аней дал маху. Но уже ничего не исправишь.

– Ладно, – сказал Велиал, поднимаясь со скамейки.

– Ты выполнил миссию, я тебя отпускаю. Тем более – ты сделал выбор и определил Откупную жертву… Наслаждайся долгим нищим счастьем в шалаше с любимой.

***

Велиал хмыкнул, насмешливо посмотрел на меня:

– Но его не будет – долгого счастья.

– Почему? – я поднял на демона испуганные глаза.

– По кочану. Вспомни Екклесиаста. Потому что рано или поздно Вера тебе надоест. Уже сейчас ты, порой, ЭТО чувствуешь – я знаю. И скоро ты ее совсем разлюбишь, захочешь другую. Я тебя очень хорошо знаю… Ладно.

Велиал поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши:

– Приятно было познакомиться.

– Подожди!

Демон замер, уставился на меня.

– Хоть скажи, что с нею будет?

– С кем?

– С Аней, – выдохнул я. Сердце терзали колючие иголки стыда и сожаления.

– Ты хочешь знать, что будет с молодой красивой женщиной, которая ОДНА ходит вечером по улицам революционного города? Что будет с нею по ТВОЕЙ ПРЯМОЙ УКАЗКЕ? И не страшно тебе знать? А как же аксиома о многой печали во многом знании?

– Скажи.

– Ладно. Она будет идти вечером со школы после родительского собрания. Пятеро зомбаков затащат ее в джип, отвезут в загородный дом и будут с нею разнообразно тешиться до утра. А на рассвете, истерзанную, но еще живую, спустят под лед на Днепре. Хочешь подробный фотоотчет? Или видео?

– Нет!

– Тогда ты удовлетворен?

– Зачем ЭТО вам?!

– Мне совершенно незачем. Это наш отдел воспитательной работы так решил. Должны же мы как-то наказывать отступников, а верных Воинов отмечать и развлекать? Для поднятия боевого духа и желания служить дальше. Они парни заводные, христианской моралью не отягощены. Им особенно хочется клубнички. Вот они и позабавятся… А ты скажи мне спасибо, что главная героиня будущей порно-истории – не Вера.

Демон поднялся со скамейки. Ступил шаг, но потом обернулся. Посмотрел на меня жалкого и оплывшего от недавнего страшного решения:

– Бесплатный совет напоследок: не нужно сейчас миру твое Разумное, Доброе, Вечное. Глупо верить в гуманизм, в Человека. Глупо и наивно! В лучшем случае, успешные и предприимчивые посчитают тебя чудаком, а в худшем… В худшем – тебя объявят экстремистом, который посягает на их образ жизни. Так что, друг мой, притаись, засуньте язык в жопу и не отсвечивай, если хочешь умереть своей смертью.

Глава пятая

25 января 2014 года, суббота

***

Мы уехали из Киева двадцать пятого января, в Татьянин день.

Этот праздник издавна назывался студенческим. В прошлые годы молодежь в Татьянины именины выплескивала юную удаль из аудиторий на улицы, пила вино, целовалась и гоготала.

Но теперь, даже поблизости университетов, не наблюдалось веселых и бесшабашных. Редкие встреченные юноши и девушки были раздражены и насуплены. Их тоже не минула судьба, которую приготовил Люцифер населению древнего города.

Нахлебавшись суггестивного бреда, усиленного ретрансляторами, многие из юного поколения заразились политикой, стали гипнотиками, а то и зомбаками, кучковались на Майдане, привлеченные сомнительной романтикой и возможностью безнаказанно крушить и ломать, при этом – называться «героями».

Остальная же молодежь, обладавшая врожденным здравым умом, а так же имеющая адекватных родителей, сидела дома, пережидая смутные времена.

К последней категории относилась моя юная любовница – Маленькая Вера. Она, как жена декабриста, следовала за суженым в далекую ссылку.

***

Я смотрел в заледенелое окно маршрутки, провожал глазами мелькавшие за стеклом серо-белые деревни, поля и перелески, а сам думал о Вере, и о том, что при первой же возможности, мы зарегистрируем брак, затем обвенчаемся по православному обряду.

«И она станет моей законной женой».

***

А еще я думал о неприступной и неизведанной мною Анне.

«Сегодня, или завтра, ее похитят зомбаки – натешатся и выбросят, как сломанную куклу.

И то место, которое она так не хотела мне отдавать, будет многократно использовано, разодрано и выпотрошено чужими.

Велиал говорил, что она, тогда, в кабинете, вроде как смирилась со своей участью. Может быть…

Но мне проще думать, что «нет!», что она пренебрегла мною.

И ее «Негодяй!» по окончании свидания, и рефлекторное брезгливое содрогание плеч, когда я хотел ее обнять на прощание…».

***

Я злорадно ухмыльнулся, вызывая в памяти надменное Анино лицо – обновленную копию лица Авдотьи Панаевой с известного портрета. Я представлял, каким оно будет после экзекуции.

«И поделом! И незачем об этом думать».

Повернул голову к Вере, которая пробовала в дороге читать и безуспешно боролась со сном. Обнял ее за плечи.

Девушка подняла на меня сонливые глаза – там светилась благодарность и любовь.

Глава шестая

Вечер, 25 января 2014 года, суббота

***

Проехав сотню километров по житомирской трассе, мы вышли на заметенную снегом обочину и поковыляли к селу.

Благо, особого багажа у нас не было, а то пришлось бы нагруженными тащиться около трех километров по нечищеной дороге.

***

Нет унылее картины, чем нынешняя украинская деревня зимой, в конце января.

Еще на моей детской памяти, во времена Союза, в любое время года, даже зимой, деревня жила своей колхозной жизнью: по улицам сновали грузовики и трактора с прицепами; румяные, замотанные в нарядные платки доярки спешили на ферму; неспешно, скрипя деревянными большущими колесами, передвигались возы, запряженные парою лошадей, а то и одной лошадкой. На возах сидели невозмутимые ездовые, неспешно посасывая самокрутки да беззлобно похлопывая лошадок по крупу вожжами или батогом.

Зимнее село моего детства жило, суетилось, пахло прелой соломой, мороженным силосом и навозом.

Теперь же оно пахло независимостью, опустошением и смертью.

***

По снежной целине мы с Верой добрались к бабушкиному дому, который вот уже семь лет стоял заброшенный. После маминой смерти я туда не наведывался.