Анатолий Репецкий - Маскарад для эмигранта

– Наш новый дом внушает тихий ужас, – продекламировал поручик Петренко.

Просто непролазную грязь тысячи сапог быстро превратили в сметанообразную массу, которая сразу приобрела способность самостоятельно передвигаться и даже заползать в палатки. Паек выдали очень скудный, вначале говорили, что продукты еще не выгрузили, но потом все осталось без изменения. И тогда произнесены были первые упреки в адрес французов, наших бывших союзников. Отобрав все корабли в счет оплаты за перевозку армии и населения, они присвоили все, что было можно и во всем теперь беспредельно ущемляли, особенно в продовольствии. Офицеры стали менять, у кого что есть на хлеб и инжир. Турки охотно шли на обмен, особенно если речь шла о серебре или золоте.

У Владимира после перехода открылись раны, пришлось идти в санчасть. Накануне барон Врангель приказал для сохранения боевого духа ежедневно проводить занятия строевой подготовкой. Народ роптал и массово стремился укрыться в госпиталях. Поэтому появление поручика медперсоналом было принято с изрядной долей недоверия, но взглянув на его спину, тотчас же послали за хирургом. Ему довольно долго пришлось ожидать его прихода. Высокий и широкоплечий, с громовым голосом хирург спросил после осмотра:

– Где же это вам, каналья, так шкуру подпортили?

Поручик не стал обижаться, он уже понял, в чьи руки попал, причем самые искусные во всем армейском корпусе. Каналья, было его слово-паразит и его же кличка.

Пока врач обрабатывал ему спину, он успел сообщить, что канальи офицеры, чтобы избежать муштры толпами бегут в госпиталь. Здесь они принимаются канючить спирт, а выпросив, пытаются подпаивать его самого, как говорится, за компанию. В подтверждение этих слов от него сильно пахло, но движения рук были твердыми и осторожными. Санитару, которого он послал за обедом, было строго наказано предупредить повара пусть в кашу льет подливу, а не воду, иначе, когда этот каналья попадет ко мне, я ему обязательно отрежу что-нибудь дорогое для него. И возьми обед на больного. Теперь вы должны полежать пару часов, затем я отправлю вас в палату.

Пришел полковник попрощаться; выглядел он чуточку печальным.

– Завтра уезжаю в Берлин. Есть сведения, что много наших осело в этом городе еще после первой мировой. Моя миссия – привлечь их под знамена Врангеля. На весну двадцать первого планируется новый поход на Россию. Торопиться нужно, красные объявили о создании миллионной армии через пару лет. Мало кто верит, что им что-то удастся сделать в этом плане, но спешить нужно. К сожалению, все сейчас упирается в отсутствии денег, я даже тебя не могу взять с собой по этой же причине. Но ничего, ты подлечись, а когда я вернусь в Париж двинем. Хотя признаться, чем дальше, тем меньше мне нравятся французы: взяли наши суда как плату за эвакуацию, продовольствие изъяли, а теперь даже кормить по-человечески не желают. Все они союзнички одинаковы, к войне с Россией толкают, а денег давать, похоже, не собираются.

В общей палате, куда к вечеру перевели Макарова, офицеры встретили его дружескими приветствиями.

– Господа, давайте положим поручика возле печки, вы только взгляните на его спину, – предложил незнакомый ему капитан. Все согласились; кого-то тут же переместили в другой угол палаты. – Здесь больных или раненых, как вы – раз-два и обчелся, остальные все волынят от муштры, как, впрочем, и я, – шепнул все тот же капитан, – будем знакомы, штабс-капитан Чернявский Сергей Иванович.

Вскоре принесли ужин: постная каша, в которой плавало по два-три крошечных кусочка мяса и чай. Критиковать свой скудный рацион им уже надоело, кормят отвратительно. И нет никакого намека на то, что будет лучше. А как жить дальше? Разве на таких харчах помаршируешь? Это нам в госпитале еще более – менее сносно, а там, в строю один киловой хлеб на шестнадцать человек или две галеты на два дня. Турки, увидев, что выменять у нас уже нечего, смотрят презрительно, обзывают неверными.

Утром пришел Каналья, сообщил, что ночью из лагеря Чаталджи вырвалось около двух тысяч казаков. Перебив охрану, они захватили один из пароходов, стоящих на рейде и двинулись на Новороссийск. Остальных срочно переводят на греческий остров Лемнос, откуда убежать невозможно. Большинство из них письменно заявили о своем желании вернуться в Россию. Французы молчат; скорее всего, что они имеют на нас какие-то планы.

– Мы бы все охотно вернулись, – ворчал доктор, – все до одного, да только нас там ничего не ожидает, кроме свинцовых пилюль.

В канун Нового года какая-то благотворительная организация доставила в госпиталь для офицеров продовольственные пайки и спирт. Последнему были очень рады, так как врач резко ограничил его выдачу для внутреннего употребления, ссылаясь на скудость запасов.

– Да мне скоро вас, канальи, лечить будет нечем, – парировал он все обвинения в жадности в свой адрес, – вам разве неизвестно, что все вывезенные из Крыма запасы конфискованы нашими союзниками? чтоб им пусто было!

Новогодний праздник провели весело. Юнкерские песни забытых лет юности, воспоминания боевой молодости; несмотря на всю кровь и грязь, случавшуюся тогда, все равно в них находили что-то смешное и веселое. В рассуждениях старших товарищей, прозвучавших в застольных речах и тостах уже слышится оправдание муштры, учений, штабных игр. В предстоящем февральском смотре войск видели только залог будущего наступления, будущей победы. Теперь муштра в непролазной грязи, лагерь, обнесенный колючей проволокой, холод и голод, рваные английские шинели и гнилые консервы – все казалось не существенным, временным, все можно и нужно перетерпеть ради возращения в Россию. Всем известно, что эмиссары барона разъехались собирать новую армию; наших много в Берлине, Варшаве, Париже и других городах Европы, их бы всех собрать под знамена генерала Врангеля и двинуть на Россию. Кто нас поддержит? Антанта, в первую очередь, да и в самой России Воронеж и Тамбов, казаки Дона и Кубани только ждут сигнала, так как на дух не переносят Советскую власть. Все сразу и со всех сторон, и за Советы никто не даст даже ломаного гроша. Царит всеобщее воодушевление; нужно только ждать и терпеть галлиполийские тяготы, как неизбежное сейчас, но в будущем очень недолгое недоразумение. А следующий Новый Год обязательно будем встречать дома в России.

И такое приподнятое настроение царит в продолжение всех первых месяцев нового двадцать первого года. Еще никто не знает, что одни эмиссары, посланные на Запад, вместо списков будущих полков и дивизий, привезут известия о крайней непопулярности Врангеля в среде белой эмиграции. Другие, заранее зная о столь негативном отношении к барону, никуда и не ездили, а успешно проматывали, выделенные для вербовки средства в игорных домах и ночных ресторанах Константинополя.