Анатолий Шанин - Суворовская юность

– Пойду, доложу дежурному офицеру.

Он понимал, что лучше признаться в этом сразу и понести наказание, чем доводить дело до всяких следствий, которые проводились в роте по поводу краж. И пока Витька бегал за шваброй и убирал осколки, Костя отправился в канцелярию роты. Постучав в дверь, он вошел в канцелярию, в которой был дежурный офицер капитан Рыбин.

– Чего тебе? – спросил капитан, уже собиравшийся выходить, чтобы объявить построение на ужин.

– Товарищ капитан, я стекло в ленинской комнате разбил, – опустив голову, тихо сказал Костя, и добавил: – Нечаянно.

– Разбил, значит, купишь новое и вставишь на место, – как-то буднично произнес капитан, проходя мимо Кости в дверь.

На следующий день во время построения на обед сердитый старшина Валетин перечислял все проступки суворовцев, совершенные за последние сутки, а потом вдруг строго спросил:

– А кто стекло в ленинской комнате разбил?

– Я, – Костя был удивлен, что капитан Рыбин никому ничего не сказал, и получалось, что он утаил свой проступок.

– Кто это я? – не понял старшина, повышая голос.

– Суворовец Шпагин, – уже громче отрапортовал Костя и сразу же добавил: – Я куплю новое.

– После обеда подойдешь ко мне.

– Есть.

После обеда Костя подошел к старшине. Тот взял метр, измерил размеры выбитого стекла, записал на бумажке эти параметры, написал адрес стекольной мастерской и передал бумажку Косте. Потом он вынес из канцелярии увольнительную записку.

– Эта мастерская находится на Колхозной площади. Сядешь на трамвай, там всего две-три остановки.

Пока они собирались, короткий питерский день подошел к концу, и, когда Костя вышел на Садовую, стало совсем темно. На улице стояла плюсовая теплая погода, в городе была оттепель, а значит гнусная балтийская слякоть. Он вышел на трамвайную остановку, сел в трамвай, и стал дожидаться названия необходимой ему остановки. Но ни через две, ни через три и четыре остановки нужного названия кондуктор не называла. Мальчик протиснулся сквозь толпу и спросил:

– А когда будет Колхозная площадь?

– Э-э, брат, да ты не на тот трамвай сел. Да и вообще тебе не в эту сторону.

Сразу же нашлись сердобольные тетушки, которые наперебой стали объяснять:

– Ты, мальчик, выйди на следующей остановке, перейди на другую сторону и пересядь на трамвай номер 44, а там спросишь.

– Спасибо, спасибо, – повторял засмущавшийся Костя.

Ему было стыдно за свою ошибку. Лицо его горело и от смущения и от того, что в теплом трамвае ему было жарко в шинели и большой шапке. К тому же он беспокоился, что нужная ему мастерская может оказаться закрытой. Поэтому, доехав на указанном ему трамвае до Колхозной площади, он быстро выскочил на шумевшую улицу, по которой люди и машины разбегались в разные стороны, и долго не мог понять, куда он вообще попал и где ему теперь искать эту мастерскую. Шлепая по мокрому снегу быстро промокшими ботинками, он попытался было сам найти необходимую мастерскую, но по периметру всей площади, который он обошел, никакой мастерской не было. Обращаться к чужим людям и спрашивать он обычно стеснялся, но преодолев смущение, все-таки остановил более-менее спокойно идущую женщину с сумкой продуктов:

– Скажите, пожалуйста, где здесь стекольная мастерская?

– А это не здесь. Посмотри, видишь, на том конце площади большая витрина светится?

Это гастроном, а слева за углом как раз и будет стекольная мастерская.

– Спасибо! – бросил Костя уже на бегу.

– Да ты не торопись! Осторожно! Под машину не попади! – закричала женщина вслед убегавшему Косте.

За указанным углом, в полуподвальном помещении Костя, наконец, обнаружил нужную ему мастерскую. Она еще была открыта, и мальчик передал мастеру размеры. Тот быстро вырезал нужное стекло. Костя расплатился.

– А как же ты его повезешь, служивый? У тебя есть какая-нибудь сумка или тряпка, в конце концов?

Костя отрицательно покачал головой. Об этом ни он, ни старшина как-то и не подумали. Пот градом катил по его лицу, тонкой струйкой бежал по спине. Шапка была уже мокрой изнутри. Пожилой мастер сочувственно глянул на мальчика:

– Что же ты так пришел-то? Ладно, я сейчас заверну стекло хоть в бумагу.

Он обернул стекло случайно оказавшимся куском упаковочной бумаги. Другой кусок свернул жгутом и подложил под стекло, чтобы оно не резало мальчику руку. Мастер еще раз посмотрел на мальчугана и усмехнулся в усы:

– Ну, давай, служивый, двигай. Да смотри, не разбей по дороге.

Костя уже и сам побаивался того, как он будет добираться со стеклом назад. Он не ожидал, что стекло будет совсем не таким маленьким, как оно выглядело в оконном проеме огромного дворцового окна, но назад пути уже не было. Стекло не помещалось подмышкой, и его приходилось нести, вывернув руку. Костя вышел на улицу и направился к трамвайной остановке. На его счастье час пик уже прошел, в трамвае было не столь много пассажиров, поэтому он сумел зайти на заднюю площадку и прижаться к стенке трамвая, оберегая собой свою хрупкую ношу. Во время движения трамвай качало из стороны в сторону. Держаться за поручень Косте было нечем, потому что обеими руками он держал свое огромное стекло. Приходилось балансировать, как матросу на шаткой палубе.

Вот, наконец, и его остановка. Костя успешно прошел КПП и вернулся в расположение роты. Там он прошел прямо в ленинскую комнату, поставил стекло и только после этого смог снять шинель и мокрую шапку.

В конце каждой недели командиры отделений составляли списки на увольнение в выходные дни. Увольнение в город разрешалось в субботу с 17.00 до 22.30 и в воскресенье с 12.00 до 22.00. Костя, как и многие другие иногородние суворовцы, не всегда стремился в увольнение. Тем более что получить увольнение было не так легко. Ведь сначала поданные списки проходили тщательный контроль в канцелярии роты, где командиры проверяли, нет ли среди записавшихся суворовцев уже попавших в другие списки, то есть в списки «двоечников» или «нарушителей дисциплины». Тем, кто получил наказание в виде лишения увольнения, надеяться было просто не на что. А вот двойку, если позволяло время, можно было исправить. По неписаному закону полученную двойку можно было «закрыть», получив после нее положительную отметку. Для этого надо было не только хорошо подготовиться к этому предмету, но еще и упросить преподавателя, у которого были свои планы на урок, чтобы тот дал возможность двоечнику исправиться. Совсем плохо было тем, кто получал двойку буквально накануне или даже в субботу. В этом случае суворовцу, желающему исправить оценку, приходилось искать преподавателя по всему училищу, чаще всего безнадежно.

В субботний день еще до увольнения необходимо было выполнить генеральную уборку помещений роты. Для этого каждому отделению и каждому суворовцу назначался определенный объем работы: кто-то должен был мыть окна, кто-то мыть и оттирать запачканные обувью стены, кто-то мыть несколько пролетов лестницы, кто-то должен был убирать территорию двора, закрепленную за каждой ротой, кто-то натирать в помещениях паркетные полы.