Ганс Эверс - Избранные произведения в 2-х томах. Том I. Трилогия о Фрэнке Брауне

– Ты хорошо знаешь образ святого Франциска? На нем изображено, как святому мужу является Богоматерь и он получает стигматы Спасителя.

– Да, знаю.

– Так вот, этой великой милости удостоился не только он, но и многие другие верующие души, особенно набожные женщины.

Тихим, вкрадчивым голосом он начал ей рассказывать о Жанне Делани, о Маргарите Алакок [2], о святой Терезе, жизнь которой была благословенна частыми видениями.

Он держал её руку и чувствовал, как она понемногу сдавалась. Она слушала, и к ней возвращался тот тихий мистический восторг, которым она вся трепетала, сидя у ног священника.

Страх слышался в её голосе, когда она прошептала:

– Я полна прегрешений. Думаешь ли ты, что я могу спастись?

Он ответил серьезно:

– Да, я так думаю. Послал же Господь дух пророка Илии в душу Пьетро Носклера. Кто знает, быть может, святая Тереза вновь оживёт в тебе?

Картина собрания вдруг пронеслась перед ней; она окончательно потеряла покой.

– Рассказывай дальше, – торопливо заговорила она, – расскажи мне о благочестивых женщинах.

Он начал.

– Во времена святой Екатерины Сиенской ей явился однажды Спаситель и сказал: «Я сделаю твою жизнь полной таких поразительных чудес, что невежественные, плотски живущие люди откажутся верить тебе. Я украшу твою душу таким обилием милостей, что само тело почувствует влияние их и будет жить совсем необычным образом». И святая долгие годы, до самой смерти, не пила и не ела: сияние Спасителя одно питало её. То же было и с Луизой Лато [3]: она питалась лишь святыми дарами и отвергала всякую земную пищу. Каждую пятницу кровоточили её святые раны на лбу, на левом боку, на руках и ногах. Тогда она созерцала Спасителя. Она видела Его одежды, Его раны, терновый венок и крест; видела Его коленопреклонённым и падающим, видела, как распяли Его на кресте. Но затем, когда она испускала свои последние вздохи, она увидала разверстые облака и в море небесного света Отца, заключающего Сына в объятия.

Глаза Терезы сверкали.

– Это, должно быть, прекрасно, – сказала она.

Он кивнул головой.

– Это – высшее счастье, какое может выпасть на долю человека. И удивительнее всего то, что самые ужасные страдания превращаются в высшее блаженство. Чувствуешь ли ты себя способной перенести подобное счастье, Тереза?

Она снова вздохнула:

– Я так полна грехов…

Он перебил её:

– Есть только один грех против Бога.

– Только один? Какой же?

– Не быть в Боге.

Он говорили, и слова его были сладчайшим пением для Терезы. Её грудь вздымалась, а пред глазами сверкало серебристое сияние.

– Что ты чувствуешь? – спросил он её.

– Мне кажется, будто душа моя хочет улететь в объятия жениха.

Фрэнк торопливо поцеловал ей глаза и сказал:

– Хорошо. Ты можешь уснуть.

Он быстро схватил её левую руку и нажал усыпляющий центр у большого пальца.

Несколько секунд она сопротивлялась; затем уснула.

Фрэнк Браун закрыл ей глаза и отложил книги в сторону.

Неподвижно сидел он на кровати и мечтал…

– Это будет! Это должно быть!

Он наклонился над ней, поднял её голову, подложил под неё все подушки и спросил:

– Ты слышишь меня, Тереза?

Она пробормотала:

– Да.

Он говорил ей на ухо – быстро и повелительно. Часто он повторял отдельные фразы медленнее и отчётливее. И снова прерывал себя вопросом:

– Ты слышишь меня? И ты сделаешь это?

И всякий раз получался послушный ответ:

– Да.

Иногда на её губах появлялась улыбка, потом они снова сжимались от страха и ужаса. Он остановился и подумал; затем снова наклонился к ней и повторил в заключение кратко и резко все приказания.

– Теперь я разбужу тебя. Но ты будешь очень, очень утомлена. Твои глаза сомкнутся, и ты немедленно уснешь.

Он слегка подул ей в лицо. Она открыла глаза, взглянула на него и с улыбкой протянула ему руки. Было ясно, что она не сознает сделанного ей внушения. Её наполовину поднятые руки опустились, глаза сомкнулись…

Она спала.

Фрэнк задул лампу и медленно пошел в свою комнату.

Теперь он не хотел больше думать. Он хотел спать сейчас, немедленно. Закрыл глаза и стиснул зубы.

Он хотел спать.

И заснул.

* * *

Из черепа выползали сотни крыс…

Занавес был поднят и сцена изображает зал пророка. Здесь и Сибилла, и Пьетро, и Ронхи и другие. Все собрались: ждали своей реплики. Он сидел перед ними в суфлерской будке. Его собственный череп служил этой будкой.

И сотни крыс выскочили из черепа и разбежались по сцене.

Они смеялись, что-то хотели сказать. Потом на него поползли сотни длинных, голых червей. Они лезли в рот, в уши, в глаза, заползали в ноздри…

Он закричал…

* * *

Когда он проснулся, его виски пылали, и кровь молотком стучала в мозгу.

– Я болен, – прошептал он. – У меня начинается горячка.

Уснуть уж он больше не мог. Крысы и черви – мысли – всё прибывали. От них некуда было уйти: он был наг и бос, и вся его вера разбита вдребезги. Без веры он стал нищим, и всё его царство исчезло, как дым.

Ещё сегодня он думал, что девушка может повести его за собой. Когда он верил в себя, – весь мир принадлежал ему; а в те часы он верил в себя. Теперь вера пропала. Он думал только о том, что произошло у американца. Все видели чудо и верили в него. Почему он один не мог уверовать в него? Потому, что ему были известны сотни таких же исцелений, и он знал, как легко найти им объяснение? Он знал много чудес, но прекрасно понимал, что управлять автомобилем труднее, нежели совершить все чудеса в мире, вместе взятые.

Он вспомнил о Терезе. Она лежала теперь и спала без сновидений. Но завтра она сделает то, что он приказал…

Ещё одной святой больше среди сотен других! Что в этом великого? Разве мало того, что уже есть?

– Нет! Нет! – воскликнул он. – Нужно положить этому конец.

Браун вскочил и пошел в комнату Терезы. Усевшись на кровати, он стал прислушиваться к её тихому, спокойному дыханию; потом с силой начал трясти её. Она проснулась в испуге.

– Тереза! – закричал он.

– Что? – спросонья ответила она. – Что тебе?

– Тереза, ты не сделаешь того, что я сказал тебе. Ничто не должно совершиться – ты слышишь? Ничто!

Она поднялась и протерла глаза.

– Чего я не должна делать? – удивленно спросила она.

Он повторил:

– Ты не должна… – и закусил язык: он забыл, что она не спала!

Он быстро схватил её руку и нажал нерв.

Она моментально уснула. Повторив настойчиво, что никогда, – ни во сне, ни наяву, – не должно у неё явиться и мысли о том, что он ей внушил, он снова разбудил её, оставил в постели и вернулся к себе.

Его губы горько опустились.

«Священник сказал бы, наверно, что я сделал доброе дело. Но все мои добродетели – мои тягчайшие грехи, а моими величайшими грехами были всегда добродетели. Ах, если бы я только мог знать разницу между ними!»