Владимир Липилин - Способ изучения узоров снежинок на дворовых котах. Короткие рассказы
- Название:Способ изучения узоров снежинок на дворовых котах. Короткие рассказы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:9785448539848
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Липилин - Способ изучения узоров снежинок на дворовых котах. Короткие рассказы краткое содержание
Способ изучения узоров снежинок на дворовых котах. Короткие рассказы - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В прорехе показывается Америка. Без небоскрёбов и Нью-Йоркских огней. Советская Америка – это три двора, пруд и памятник Ленину.
В одной избе живёт Николай Казаков. Рядом баня, небольшая конюшня. В другой дом летом приезжает пасечник из села Кользиванова. А в третий, какой-то андеграундный музыкант из Москвы.
Этой деревни нет ни на одной карте. Дома были пустые. Председатель, в чьём ведении они находились, отдал их буквально за гроши. Собственно, благодаря удалённости места и лесу, в котором с годами всё больше и больше бурелом заполоняет тропы, ничего и не воруют. Так, разве что зеки беглые из мордовских лагерей или охотники забредут. Двери здесь открыты для всех.
Затапливаем печку, разговариваем. Фотограф крутит радиоприемник, ловит, как он говорит, этой Америки «голос». «Голос» молчит.
– Зимой и я тут не живу, – сообщает Казаков. – Зимой я в соседней деревне. Там у меня тоже избёнка. Так что я вроде буржуя получаюсь. А если серьёзно, то там у меня брат живёт, начальник конезавода.
Сам Николай Казаков здесь с 93-го. Когда-то окончил в Петербурге Академию художеств. Помотался по городам. Разной дрянью, говорит, занимался. Бюсты вождей делал, памятники. В Минске, в Латвии. Потом засвербило, навалилась тоска какая-то. Уехал к брату. Но и здесь занимался тем же самым.
– Один раз, помню, – говорит Казаков, – когда я в союз уже рухнул, приезжает, значит, ко мне один большой чиновник из Нижнего. Как раз тогда мода пошла Лениных, Сталиных в офисах ставить. И вот покупает он у меня за доллары большой бюст Владимира Ильича. Потом звонит, говорит: – «Выслал за тобой машину. Никак не могу придумать, куда вождя этого поставить. Ты же всё-таки скульптор». Я приехал, глянул. На окошко – нехорошо. На столе – уж больно помпезно. А был в кабинете этого начальника шкаф такой старинный, книжный, не очень высокий. Вот, говорю, туда и поставь. Ну, кто ж знал, что он возле этого шкафа секретаршу свою стоя… это… того самого… пёр, значит. Припечатает её и жарит до посинения. И вот как-то от толчков его необузданных, Ленин возьми – и трах по башке этому члену партии. Он копыта и отбросил. Всё человеку дала Советская власть: кресло, машину, деньги. Секретаршу, наконец. А Ленин, спустя много лет после своей смерти всё и отнял.
Морозит. Тлеют угли. Фотограф хохочет. Выпил бутылку и хохочет. Я иду бродить по Америке. Кроме пустых изб и пруда, от людей здесь осталась только околица из слег, береза с двумя скворечнями и этот памятник Ленину.
– Как Мамай прошёл, – слышу я голос за спиной. Это Казаков вышел за мной, чтоб я не заблудился. В лощине кричит ребенком какая-то лесная птица.
Набродившись, сидим на крылечке, глядим на спутник, который то есть, то нет его.
– Америка, йо, Америка, – выходит фотограф. – И какой му… чудак поставил в такой глуши этот памятник. Домов нету, а он, стоит.
– Это я поставил, – тихо говорит Казаков. – Весело жила деревня, хорошо. И тут председатель сказал, что все колхозы, как колхозы, а в этой Америке всё не как у людей. Ни одного памятника. Вот они с районным начальством и обязали меня. После того, как его сюда привезли, один старик вышел и сказал: «Пипец Америке». Затушил о ладонь папироску «Беломора» и ушёл. И в самом деле, хотя, может, и не от этого, но с тех пор стали тут люди умирать потихоньку. Кто от чего. Половина разъехались. Так и не осталось никого. Домов уж нет, а он стоит. Сколько раз я просил трактористов: «Мужики, давайте снесём». А они ржут. Говорят: «Сам делал, сам и сноси». Даже за водку не хотят. Чудеса.
Ветки яблонь на фоне вечернего неба
Мы ехали, и вечернее солнце играло за обочиной в трёхлитровых банках, стоящих у ног берёз. Берёзы, будто тетки на рынке, за бесценок отдавали свои слёзы.
– Ну и зачем столько? – недоумевала мелкая. – Кто выпьет? Только болячек деревьям наделали.
И так много было в словах её жалости к этому простору, быть может, чересчур правильного, навязанного когда-то взрослыми в формулировке «так надо». А в голове моей всё равно стучало: не зря все, блин. Не зря. И эти походы в лес, и сайты с жуками-богомолами-лисами. И полный портфель листьев, набранный по дороге из школы. И притаскивание в телефоне изображения старенькой велосипедной звездочки, которая вся в паутине «ну ты же любишь такое?»
В лесном прогале свернули с трассы, заглушили мотор. Дорога, вильнув, уходила в перелесок через поле. Барышня ринулась собирать на просёлке дождевых червяков, которых так много после дневного дождя. Проделывала в пашне для них дырочки и засовывала «иди домой, иди». И такой вокруг запах стоял земли и неба… Всхлип после плача – вот какой был в тот момент мир.
А вечером жгли в саду костёр. Дым пьяненький, нагловатенький – «ну, ладно, чё ты» – вился вокруг извилистых станов, зазывал фруктовые деревья на вальсы. Вышибал у старых вишен слезу. И ни одна груша ему не отказывала.
Мелкая поджигала кончик прута, и махала им, высекала из воздуха хлёсткое, поддерживая огонёк.
– Эх, и нравится мне вот такой звук!
Все дружно ругали её: в глаз попадёшь, за шиворот уронишь. А она всё равно.
Уже и угли осоловело подёрнулись, стали задрёмывать. А мы все сидели и сидели с тёплыми лицами, говорили. И в простых словах тех, которые, в общем-то, ни о чём, был и другой, вполне себе ясный, посыл: «Как хорошо, что мы есть друг у друга. И как здорово жить на свете».
Вернулся с добычи скворец. Нырнул в дырку, разгрузился. Сел на ветку и стал думать, что он лягушачий хор. Потом поперхнулся, осекся, и немедленно вжился в роль удалого соловья.
В ножички
Ночью приехал Вован, сказал, что из коровы лезет мёртвый теленок. А все пьяные. Охота же вчера только открылась. Лёха вызвался и ехал с ним через лес по невидимым лужам-рекам.
На ферме они стали вытаскивать по частям теленка из плачущей коровы. По частям, потому что он там умер.
У коровы буквально текли слезы. Вована и Лёху рвало от запаха. Внутри ломались косточки плода. Вытащили, кинули в пакет, и поставили к выходу. А корова всё равно металась по клетке и искала, и трубила. И что-то жгло у Лёхи в груди.
Он вышел в туманное утро, закурил, и вспомнил её слова, когда она в его квартире надевала свои тянущиеся колготки:
– Блин. По-другому нельзя, что ли? Почему, ну почему обязательно нужно влюбляться? Почему человек предсказуем, как робот?
Эти слова она, конечно, адресовала себе.
«Забей», – хотел сказать он. Промолчал.
В тумане, за фермой, у невысоких, набухших бордовыми почками берёз, токовали тетерева. И этими своими, ничем не примечательными «песнями», сводили его с ума. Маленьким таким ножичком, как в детской игре, расчерчивали сердце на своё и чужое.
След велосипедных шин. Этюд
Интервал:
Закладка: