Михаил Шнитке - Жизнь спустя

Среди выщербленных скал в сторонке
Сидит мальчишка у тропы.
Глаза больны и пальцы тонки,
А ощущения – тупы.

Он ждет кого-то, ждет спасения,
Он ждет, Спаситель не идет,
И искривили опасения
Сухой, чуть приоткрытый рот.

Но вот фигура, и, как кошка,
Бесёнок мой припал к ногам.
Прощенья просит, просит крошки,
А тот перешагнул, немножко скользнув по сведенным рукам.

Глаза он поднял, непрощенный:
Прозрачный шлейф и ласты ног.
Господь, конечно, ни при чем, но
как я ошибиться мог?
………………………………………………………………..
………………………………………………………………..

И снова ждет – паук в засаде,
И повторяется подлог.
То раз в три дня, то трижды на день
Кричит “прости”, но глохнет слог.

Смотрю со стороны – и грустно,
И скучно, больно и смешно
Я бы тащил его наружу,
Но он ведь не пойдет со мной.

Ну вот, обидел паука,
Моя небрежная рука
Порвала паутинку —
Его авоську с рынка,
С паучьей свежей пищей.
Паук в углу, как нищий”.

И скучно, и грустно, и нет больше сил
Сносить эту смертную муку.
Меня кто-то тупо и злобно избил,
На дыбе мне выломал руки.

И вот я вишу. Оборваться – конец,
До верха добраться не в силах Вишу, подо мною внизу студенец —
Кровь, кости и рваные жилы.

Со свистом проносится мимо меня
То камень, то битая склянка,
А то пролетит и, о камни гремя,
Сомнется консервная банка.

Какое веселье, везенье весь день
потратить на это висение,
А к вечеру, как ему только не лень,
Палач возвратится усердный.

“Ну что же сегодня, помнем ему мозг
или, может, возьмемся за сердце?”
В руках его я как податливый воск,
Но мне очень больно, поверьте.

День снова проходит, и снова игра
для беса, за сутками сутки.
Веревка, однако, тоньшает. Ура!
Висеть остается минутку,

И рвется. Я в бездну врезаюсь, и вот
Поспорит о мне с моим ангелом Тот [4] Естественно, он читал: “Чёрт”. .

Забрало опущено намертво,
Копье – на уступе щита,
И всё, что царапалось, замерло,
Надежда и всё – суета.

Я долг понимаю по-своему,
Но, как его ни понимать,
Настолько тут все пересолено,
Что шлем не придется снимать.

Пожалуй, нет смысла пришпоривать,
И так ждет достойный удар.
Успел еще крикнуть: – До скорого! —
Пока из седла вылетал.

Я выбит – казалось бы, кончено,
Но, недолетев [5] Автор очень настаивал на слитном написании – тут “недолетев” происходит от слова “недолет”. А недолет до земли – хроническое и принципиальное свойство данного персонажа, а вовсе не незавершенный полет. Кстати, автор утверждал, что никогда не воспринимал себя как лирического героя этого стиха, несмотря на первое лицо. до земли,
Увидел я нового конного,
И вызов ему понесли.

Измучен до потери воли к жизни
Я между унижением слуги
И наглостью хозяина бесстыжей.
С уверенностью собственной руки
Ее неверностью. И превосходством хама
Над честью. И невинностью в капкане.

И знать, что был – и был зарыт талант,
И мощь предать – чтоб в немощи укрыться,
И чушь нести – чтоб не кусаться с крысой.
А чтоб не врать – являться дураком,
Не злу служа – использоваться злом.

А выход – только шаг в оконной раме.
Но не могу же я расстаться с Вами.

Наконец-то отпыхало лето,
Без движений немного знобит,
И на женщинах что-то надето,
И теплей и понятней их вид.

Наконец колесо провернулось
И опять замерло' [6] Авторские шутки про слово “замерло'” я опускаю. на нуле,
И помеченный крестиком нулик
Задрожал на оконном стекле.

Мы катились, мы долго искали
Где тут дом, где присесть, где мы сами,
А стекло запотело, и капли
По нему покатились слезами…

Вот и время разбрасывать камни.
Камни знают это и сами,
но и зная, летят со слезами,
об углы разбивая грани.
Рвутся нити со звоном в ткани
из которой завеса в Храме,
меркнет солнце, уходит Свет.

Распинается мироздание:
“О Спаситель, останься с нами!
Неужели нельзя умнее?
Неужели мало умение
всех веков и всех поколений,
чтобы Слову коснуться тления?”

Но и камню и ткани ясно
Ясно, что их мольбы напрасны,
что иного у Бога нет!

А за этим, кося за шоры,
иудеи чинят заборы.
Их ни горе камней не ранит,
ни смертельное ткани пение,
ни…

Я не жилец на три-четыре дома,
И вместе с тем совсем не дезертир,
Но если прорвано и если слишком тонко,
То надо уходить с прифронтовых квартир.

А там, где оставаться нету толку,
Удерживаться больше ни к чему,
Ведь не боязнь потери книжной полки
Удержит полк и истребит чуму.

Так что же, уходить по одному?

Горечь разнообразий,
я весь город облазил:
Горсти образов ранних
и безобразий.

Но еще остается пустыня,
Ведь в ней светотени нет места,
И лучей безразлична отвесность.
Ты с нею кипишь или стынешь,
Пережив состоянье системы
И не составляя картины.