Виктор Королев - Самый страшный день войны

…Всё в жизни стало другим. С подружкой Клавой встретилась на бегу, сказала только, чтоб не сердилась, но нет ни минуты, «к смотру готовлюсь, очень много работы». К тёте Маше, у которой снимала угол, забежала рано утром, взяла только самое необходимое…

Мирная жизнь кончилась. Можно сказать, на военном положении, в две смены: до половины седьмого – в детском саду, с семи – бесконечные занятия на рации, лекции по взрывному делу. Конспекты или какие-то пометки делать разрешено, но в конце занятий сдать тетради под роспись. По выходным – выезды в поле, основы маскировки, минирование, стрельбы.

Когда первый раз сказала директрисе, что ей нужно на занятия в райком, та глянула как-то жалостливо и почему-то погладила её по голове. А когда первый раз стреляла из нагана по мишеням, вспомнила, как на Первомай ходила с подругами в городской парк. Играл духовой оркестр, они танцевали в кругу, а потом ели мороженое и зашли в тир. Она попала два раза, а подруги – ни разу. Как же хорошо тогда было!

…Не спать! Ну, почему так сильно хочется спать? Рука нажимает на ключ, а глаза слипаются. Ти-та-та-та, та-ти… Стыдно спать, Зоя! Не спи, ты же подписку давала! И она старалась положить на любую мелодию писк дурацкой морзянки – так легче цифры запомнить. Оказалось, что так и надо – на слух, до автоматизма. Её ставили в пример: и стреляет метко, и на рации работает лучше всех.

В одно из сентябрьских воскресений курсанты вернулись с поля рано. Хотела отоспаться да постирать, но вспомнила, что ещё в субботу обещала пойти в цирк. Бывший сокурсник по педучилищу каким-то образом нашел её, пригласил: «В понедельник на фронт уезжаю, Зоя, не откажи!»

У входа в цирк он уже ждал – в военной форме, кубик в петлице, гимнастёрка перетянута ремнём, сапоги скрипят. «Ну что, нравлюсь тебе?» Ответила спокойно, что идёт война, стыдно задавать такие вопросы. Сокурсник обиделся.

Когда началось представление, попытался взять её за руку. Резко отняла. Дальше он сидел уже смирно. Вместе со всеми смеялся над клоунами, долго хлопал гимнастам. А потом вдруг зашептал ей на ухо: «На фронт ведь еду! Я не боюсь ничего. Но ведь там и убить могут – не будешь жалеть?» Не успела ему ответить. На арену вылетели наездники на лошадях. Они помчались по кругу, а один в красивой куртке вышел в центр и вдруг щёлкнул хлыстом. Звук ударил по ушам. Сокурсник аж подпрыгнул от неожиданности. Зойка глянула на него: бледный, испуганный – аника-воин! Засмеялась, встала да и пошла домой, даже антракта не дождавшись.

Утром – всё та же круговерть. Давно замечала, что по понедельникам дети больше капризничают, плохо едят, в сончас вообще не уложишь. Предложила детские кроватки поставить полукругом, директриса разрешила такую перестановку, и теперь Зойка сидела перед детишками, как на сцене, зато видела всех сразу и сказки придумывала свои собственные, такие, чтобы они засыпали быстрее. А сама… Не спать, Зоя! Господи, как же выматывает эта жизнь в две смены!

Поначалу им говорили, что занятия в разведшколе рассчитаны на месяц, потом – на три, потом – на полгода, а в ноябре вдруг объявили, что в воскресенье последний экзамен – прыжки с парашютом, и всё, фронт.

Летела домой, как на крыльях. Хотелось побыстрее в тепло, в свой закуток, что тётя Маша выделила ей у печки. Всё повторяла про себя, как учили: «В жизни всегда есть место подвигам. Вот и пробил твой час!»

Тонкое пальтишко не грело, руки озябли, пальцы не гнулись, а ноги всё бегут в тепло – скорее, скорее! Жаль, что валенки в детсаду остались.

Мост проскочила, не заметив как. До дома тёти Маши уже рукой подать. По переулку немного, потом направо, и дальше всего метров триста. Ну и пусть там темно – ей ли бояться, да и кто там может быть в такой полуночный холод?

Три молчаливые тени выросли перед ней, как только Зоя свернула в переулок. У одного нож блеснул.

– Стоять!

Сзади тоже скрипнул снег. Сразу как-то не по себе стало ей. «Страшно?» – сама себя спросила. И вдруг поняла, кожей почувствовала, что уже не дрожит от холода и что ей хоть и страшно, но она, как гайдаровский Мальчиш-Кибальчиш, никогда не выдаст военную тайну, пусть хоть режут сейчас на куски.

– Куда идешь? – спросил один, поигрывая ножом.

– Иду домой, на Заводскую. И вас я не боюсь!

Бандиты весело заржали.

– А ты кто такая?

– Я иду с работы, работаю воспитателем в детсаду. А угол снимаю у тети Маши Снегирёвой.

– И Кольку Снегиря знаешь?

– Да, это её сын.

Тени замолчали. Потом старший сказал, спрятав нож:

– Ну и ладно тогда, иди…

Шла не оглядываясь. Только дома сидела долго, прижавшись боком к теплой печке, потом, не раздеваясь, залезла под одеяло. Глядела часа два в потолок, пытаясь унять бешеный стук сердца.

Утром не услышала будильника. И тётя Маша ушла на завод, не сумев добудиться до постоялицы. Зойка бежала на работу как угорелая, но всё равно опоздала больше чем на полчаса.

Часы-ходики на стене показывали без пятнадцати восемь, когда она ворвалась с мороза в общий зал. Все молча смотрели на Зойку, понимая, что по новому указу её ждут исправительно-трудовые работы или даже лагерный срок. В полной тишине, ни на кого не глядя, директриса залезла на табуретку и перевела минутную стрелку назад, на семь часов. Сказала тихо:

– Начало рабочего дня. Всем воспитателям разойтись по группам!

День прошёл тихо. Второй тоже. А через неделю Зою пригласили на срочное заседание бюро райкома комсомола: «Будет рассматриваться ваше персональное дело».

Она стояла перед длинным столом. Комсомольский билет сразу потребовали сдать.

– Есть сигнал, и мы должны отреагировать, – докладывал зав.орг. – Мы не можем позволить, чтобы в наших рядах находились прогульщики и лица, которым нельзя доверять воспитание наших детей. Прежде чем голосовать, предлагаю высказаться.

Большинство было за исключение из комсомола. Последним взял слово первый секретарь райкома:

– Всех я вас знаю не первый день. И Зою тоже. Хочу сказать одно: когда потребовались добровольцы для смертельно опасной работы в тылу врага, из всех присутствующих только эта хрупкая девушка согласилась пожертвовать собой. И завтра она отправится на фронт. А сегодня вы хотите исключить её из комсомола?!

Потом он лично вернул ей билет, пожал руку, сказал тихо:

– Подруги по школе уже заждались тебя…

Из Зойкиных подруг по разведшколе домой не вернется ни одна. А Зою комиссует медкомиссия перед обязательным прыжком с парашютом:

– Что ж вы скрыли, что у вас порок сердца? А ещё комсомолка!

Она будет по-прежнему работать воспитательницей. Ту директрису больше никогда не увидит. Новая начальница прикажет ей снова установить детские кроватки параллельно и запретит выдуманные праздники. Зато весной разрешит половину участка детского сада вскопать под картошку, и это спасёт их всех – и взрослых, и детей – от голода в следующие зимы…