Брюс Кэмерон - Там, где ты нужен

Одного из братьев я про себя называл Пухлей. Мы с сородичами большую часть времени пытались спихнуть его с дороги. Когда он залезал на меня, чтобы спать сверху всех, ощущение было такое, точно он сплющивает мне голову, но вылезти из-под него было нелегко, потому что остальные щенки заталкивали меня обратно. Хотя его морда и грудь были такими же белыми, а тело – серо-черным с белыми пятнами, как у всех нас, весил он куда больше. Когда мама вставала, чтобы отдохнуть от кормления, Пухля всегда жаловался дольше других и продолжал искать грудь, даже когда остальные уже наелись до отвала и хотели играть. Он меня раздражал: мать была настолько худой, что у нее под кожей виднелись кости и из пасти шел зловонный запах, а Пухля был упитанный и круглый, но постоянно требовал от нее еще и еще.

Именно Пухля, почуяв что-то в воздухе, оказался в опасной близости от края, возможно, с нетерпением ожидая маминого возвращения, чтобы продолжить высасывать из нее жизнь. Только что он балансировал на краю и вдруг исчез, с шумом рухнув вниз.

Я не был уверен, что это плохо.

Пухля панически взвизгнул. Его ужас передался нам, оставшимся в логове, и мы тоже запищали и заскулили, беспокойно обнюхиваясь, чтобы придать себе бодрости.

Я сразу понял, что никогда не пойду к краю. Там было опасно.

Затем Пухля стих.

В логове сразу повисла тишина. Мы все чувствовали, что, если с Пухлей что-то случилось, следующими на очереди можем быть мы. Мы сбились в кучу в беззвучном страхе.

С громким царапающим звуком в окошке появилась мама, держа в пасти огорченного Пухлю. Она положила его в центр нашей кучи, и он, конечно же, сразу запищал, требуя себе сосок и не обращая внимания на тот факт, что напугал всех нас. Предоставь она Пухле самому разбираться с последствиями своей авантюры, мы бы не сильно расстроились – уверен, не я один так думал.

Той ночью я лежал на одной из моих сестер и обдумывал увиденное: окошко было опасным местом, не заслуживающим риска – даже несмотря на манящие запахи внешнего мира. Лучше держаться ближе к лежанке, рассуждал я, так безопаснее.

Как выяснилось несколько дней спустя, я сильно ошибался.

Мама дремала, лежа спиной к нам. Это огорчало моих сородичей, особенно Пухлю, потому что аромат ее сосков дразнил, и ему хотелось есть. Никто из нас не был достаточно силен или ловок, чтобы перелезть через маму, а обойти вокруг головы и хвоста мы тоже не могли, потому что она лежала, уткнувшись в дальний угол логова.

Она подняла голову из-за звука, который мы слышали очень часто, – урчащего и механического. Раньше звук всегда быстро нарастал и стихал, но на этот раз он подошел близко, и то, что его производило, очевидно, остановилось. Послышался хлопок, и тогда мама встала и уперлась головой в гибкий потолок, навострив уши.

Что-то приближалось – тяжелые звуки становились все слышнее. Мама вжалась в заднюю стенку логова, мы последовали ее примеру. Никто теперь не тянулся к соскам, даже Пухля.

Огромная тень заслонила свет из прямоугольного отверстия, и выступ, ведущий в мир, с грохотом захлопнулся, превратив логово в ловушку, из которой не было выхода. Мама тяжело дышала, глаза у нее побелели, и мы все поняли, что вот-вот случится что-то ужасное . Она попыталась вырваться через боковую стенку, но брезент натянулся слишком туго – ей удалось только высунуть наружу кончик носа.

Пол логова закачался, раздался еще один хлопок, а затем со скрипящим ревом поверхность под нашими лапами задрожала. Логово дернулось, отчего все мы полетели в сторону. Мы скользили по гладкой металлической поверхности. Я посмотрел на маму – она выпустила когти, стараясь удержаться на ногах. Она не могла нам помочь. Мои сородичи жалобно пищали и пытались подобраться к ней, а я пятился назад, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Я не понимал, что за силы тянут меня – я просто знал, что если маме страшно, то мне нужно умирать от ужаса .

Подпрыгивание, стук и тряска продолжались так долго, что казалось, они никогда не закончатся и мама будет вечно дрожать от страха, а меня будет безостановочно мотать туда-сюда, – как вдруг нас всех скопом швырнуло в заднюю стенку логова, мы свалились в кучу и тотчас расползлись, а шум и тошнотворные сотрясения между тем волшебным образом прекратились. Даже вибраций больше не было.

Мама по-прежнему боялась. Я видел, как она насторожилась от металлического хлопка, как повела головой, следуя за хрустящими звуками до того места, где открывалось окошко в мир.

Я увидел, как она ощерила пасть, и почувствовал настоящий страх. Моя спокойная, нежная мама теперь была жестокой и дикой, шерсть у нее встала дыбом, а глаза стали холодными.

Выступ с лязгом вернулся на место, и за ним вдруг оказался человек. До меня это дошло инстинктивно и сразу – я точно почувствовал на себе его руки или вспомнил это ощущение, хотя никогда прежде не встречался с этим существом. У него были густые волосы под носом, толстый живот и округлившиеся от удивления глаза.

Мама выпрямилась и свирепо щелкнула зубами, ее лай выражал грозное предупреждение.

– А-а! – Человек отпрянул и исчез из поля зрения. Мама продолжала лаять.

Мои братья и сестры оцепенели от беспомощного страха. Мама отступала туда, где мы сбились в кучу, изо рта у нее шла пена, шерсть стояла дыбом, уши были отведены назад. Она была в ярости – я это чувствовал, мои сородичи это чувствовали, и человек, судя по реакции, тоже, несомненно, это чувствовал.

И затем, с внезапностью, от которой мы все вздрогнули, окошко захлопнулось, лишив нас солнца, так что теперь в логово проникал только тусклый отсвет, сочившийся сквозь брезентовое покрытие.

Тишина оглушала не меньше, чем прежде рычание матери. В полумраке я видел, как сородичи начали отлепляться друг от друга и наседать на мать – в безумном приступе голода из-за того, что произошло, – а она уступила и со вздохом легла, чтобы кормить их.

Что произошло? Мама испугалась, но превратила свой страх во что-то свирепое. Человек испугался, но превратил свой страх в растерянный крик. И я преисполнился странной уверенностью, как будто понял что-то такое, чего не знала мама.

Впрочем, это было не так. Я ничего не понял.

Чуть позже мама прошла туда, где было окошко, и принялась обнюхивать верхний край. Она уткнулась головой в брезент, слегка приподняв его, и луч света проник в логово. У нее вырвался звук, похожий на стон, и внутри у меня похолодело.

Мы услышали хрустящие звуки, которые у меня связывались с тем человеком, а потом голоса.

– Хочешь взглянуть?

– Нет, если она злая, как ты говоришь. Сколько щенков, по-твоему?

– Может, шесть? Я просто хотел разглядеть, что там, и тут она на меня кинулась. Думал, она мне руку откусит.