Виктор Свинарев - ЯГОДКИ РОССИИ***РАДОСТЬ 200

А вот жалости у меня не было. Вот так у меня, как и у многих, в связи с этим рынком, рынком, перестройкой поехала крышка и не просто, а со звоном. Делаешь самые необъяснимые поступки! Вне всякой логики!!

Однако поймите и меня, уж слишком пахло в том тамбуре всей этой заокеанской шелупоньей: едой, жвачками, освежителями воздуха. Хотя, между прочим, на животе скрыта сумка с деньгами, зато в другой руке, те самые презервативы с ароматом банана, – часть новой жизни. Ну не мог я по другому.

Ведь родной дом и вся моя жизнь рядом, моя семья, мать и жена, мой сын. А Рая, что Рая, письма надо было писать, гусыня белозадая…

Но рынок тем и рынок, что он непредсказуем. Ведь это не все! Эта Рая вызвала милицию и те, послушные, ее ночная крыша, стали гонять меня по всему парку. Хорошо, что я эти места знаю наизусть. И главные были не там, не в центре, а где когда-то был я и моя первая любовь.

Менты то с Раей заодно, отберут все деньги, да еще по кокосам надают. Пришлось даже поползать под скамейками, благо, парк родной. Но ни пива, ни орешков, ни куска шоколада из рук не выпустил. Дома и лавки с урнами помогают!

Наконец, остался один. И сижу я на том месте, где обычно выпускники, такие как я, встречают рассвет. И мой очередной выпускной вечер, точнее утро, все набирает силу и разгорается во всю ширину глаз. Кругом везде обрывки и мусор, как вся наша жизнь, но глаза, а равно и душа, полны зелено-розовым сиянием.

Я не спешу. Приду домой целым и невредимым, как и душа моя, так и деньги. Дома отосплюсь. Буду спать как десятиклассник после дополнительных зачетов. Пил, пил пиво, мимоходом нашел в кармане все еще целый презерватив для моей первой любви, а потом взял и надул его, как все время надували меня, до прозрачности, и пустил по ветру.

Пусть летит и скажет, что нет у меня больше Раи, нет больше моей первой любви, и поэтому я счастлив!

***

Скажите, ну не дурак, ли я!? Но счастливый дурак! Утренний мой мир встает предо мной, и мне так хорошо….

В душе раздался протяжный и тоскливый вой, вот вроде так – и все стихло. Супруги стояли на самом высоком месте невдалеке от своей дачи. Именно здесь и под этим жарким солнцем и будет могила. Все потому, что Полина Ивановна категорически воспротивилась тому, чтобы хоронить издохшего пса на даче. Они, супруга рабочего, Полина Ивановна будут, грустить, если рядом. Поэтому и выбрали этот взгорок. Сухой и лысый от того, что состоял в основном из глины и мела, он как раз подходил для таких целей. И кладбище близко.

И когда Рома охотно-небрежно бросил сверток о летнюю каменную землю, Полина Ивановна вздрогнула болезненно. В иные моменты только он, любимчик, скрашивал ее женскую жизнь, заодно отравляя жизнь супруга. Но ведь вся эта драма так и катилось этому «кабыздоху на пользу»!

Лопата тяжело брала спекшийся от безвременья и государственных неурядиц грунт, но Рома не отступал. Полина стояла неподвижно с супружеской маской на лице, искоса приглядывая за своим непутевым. Знала всю нелюбовь между ними, знала и причину. И ушел кучерявый ее любимчик из жизни так и не примирившись с ним. Всегда гавкал против, кусался внезапно, из засады, за голые ноги, и старался первым попасть в туалет.

И свою обувь Рома недаром прятал всю оставшуюся у него кобелиную жизнь от этого домашнего тирана. Этот кучерявый ублюдок обязательно старался нассать именно в Ромину обувку. Один раз даже в рыбачьи сапоги умудрился. В самую глубину, паразит!

Роман копал спокойно, ему то что, одним недругом стало меньше, если и не в жизни, так в семье. Да и стар он уже был, этот любимчик жены. Седины было больше, чем у него самого. Вот он, лежит аккуратно упакованный в старый половик, на котором они и скончались. Не мог он, оказывается, убежать куда-то в леса, за дремучие горы, чтобы не мучить наши сердца, как гласит собачья всемирная легенда. Как это принято во всех мифах о собачьей преданности и любви. А поза у этого кобеля была очень подходящая под задумку, которой и сам Огненнокрасный Крыс позавидовал бы.

Этот смеющийся и торжествующий личный Огненнокрасный Крыс однажды в пьяном угаре и во всем своем великолепии, жгучей красной краски предстал перед Романом, после удара головой, с размаха, да о бетонную балку в подвале. Полчаса глаза от боли были закрыты, и все это время стоял Крыс в образе своего домашнего песика. Другим горячка приходит спокойным «Белым Митей», а пред ним в виде своей паскудной и сияющей наглой этой сволочи. Главное, не проговориться, чтобы про это жена не прознала. Мы разберемся сами.

Ты то и пред самой смертью так и не простил меня, чем я тебя так обидел, подумаешь расчесал тебе гриву пудельскую, чтобы все у нас, в семье, было, как людей. Небось, и у самой Ксюши Петербургской пудель каждый день такое испытывает, но ведь не обижается, не закладывает хорошего человека, как, к примеру, ты. Знает, во что обходится красота. А ведь я тоже законный хозяин, между прочим, был. Жена, Полина Ивановна, сморкается. Рома кряхтит. Но что тут поделаешь, любовь не может быть вечной.

Рома прерывает свою работу и вытирает пот мозолистой рукой. Он мастер, и ни возраст, ни толстый живот не мешают ему быть первым в своем деле. И все это благодаря этому песику, хотя когда то он ненавидел его ото всей души. Вот так бывает в нашей жизни.

– Ну и зачем ты так широко копаешь? – вдруг спросила, по домашнему, кротко и ядовито, жена. – Опять что-нибудь надумал!?

– Иди! Я тут сам! – сказал Рома. – Не трави душу.

Что ни говори, это были настоящие похороны. И могилка и в самом деле была уже как раз, для такого маленького и препротивного песика. Ведь это не просто песик помер у нас, а любимец жены и ненавистник Ромы. Жена ушла с платочком в руках, а Рома достал из необъятного рыбачьего рюкзака бутылку водки.

Огромная эта бутыль, на целых три литра. В военное время, когда принимали «наркомовские» такой бутылкой можно было отоварить два с половиной отделения строевой роты, вышедшей из боя.

Чтобы снять напряжение после боя, чтобы не заболели люди от мокрых сапог и сырых шинелей, чтобы хоть на минутку забыть о голоде и усталости. Чтобы не впасть в панику, и просто улыбнуться посреди этой страшной этой поры. Этой бы бутылки хватило бы на десять передовых комбайнеров района, когда они после тяжелой уборки – страды, отдыхают, вымыв себя, души и руки в русской бане. А еще когда, там же на поле, вручат деньги, дадут чек и грамоту на стену…

Но думается Роме, что и сами генералиссимусы Суворов со Сталиным, с почетом выпили бы чарку во славу русского оружия и русских зерноуборочных комбайнов. А также тракторов, космических аппаратов и прочищенной канализационной трубы на самом сгибе, глубоко под землей…