Николай Старинщиков - Томление духа

– Какая ему рыба! – подал голос Ножовкин. – Навернётся из обласка!

– Ничего не поделаешь – просит, – отозвалась мать и раскашлялась. – Не могу отказать – ведь он же теперь мой сосед… Надо крепиться. В баню зовут всё время. Они хорошие с Маней. А запьют – близко не подходи. Вот опять облик потеряли…

– Приносит хоть рыбу-то?

– С прошлого раза в сенях лежит – почистить надо.

– Протухла, поди.

– Там же холодно. Сегодня почищу и пожарю… Или уху сварю. Чё лучше?

Ножовкин ответил уклончиво:

– Как хочешь…

– Ну, тогда я пожарю сковородочку. И уху сварю, – планировала мать.

– Вставать надо, – решил Ножовкин .

– Еще рано. Часы вперед чешут на целый час. Спи. Я тоже еще посплю…

Ножовкин удивился. Действительно, с чего это вдруг? Повернулся на другой бок и сразу заснул.

Через какое-то время с горы, тарахтя, пролетел мимо окон «Запорожец», и Ножовкин очухался ото сна. Беленая стена магазина ярко светилась – день был в разгаре. В голове метались тяжелые мысли: «Приехал помочь и валяюсь…»

Ножовкин встал, оделся и вышел в огород. Собака привычно бросилась в ноги и завиляла хвостом. Хорошая собачка. Она ни разу его не видела до этого, однако даже не тявкнула в первый день, признав за родню. Чудеса! Никого не пропустит мимо, чтоб не облаять, а ему улыбается. Эх, душа ты собачья…

Стукнула калитка, с улицы вошла мать.

– За хлебом ходила, а то у нас кончился.

– Пора за дела. – Ножовкин огляделся по сторонам. – Время не ждет…

– Успеешь еще. Наработаешься…

Мать вкладывала в эти слова особый смысл: начнет сынок торопиться – готовь чемодан.

– Успеешь, – повторяла она. – Приехал – и сразу за дела…

– Думал, здесь всего лишь стена, а тут и тополь, и стайка и провод… Изоляция истрепалась. Замкнет – и пожар!

– А мне сказали, что так надо. Электрик говорил.

Ножовкин усмехнулся:

– У тебя квартира другим концом запитана, а от этого провода – одна лишь лампочка во дворе…

Он показал на фонарь, висевший над дверью, и шагнул к дому, полагая, что тема исчерпана.

Матушка сплющила губы.

– Не знаю, про чё ты говоришь. Этот столб никакой роли не играет…

От подобного разворота Ножовкин подпрыгнул. Как не играет! И стал развивать историю: дует ветер, провода бултыхаются, трутся друг о друга. Короткое замыкание – и кирдык. Или провода оборвутся. И будут лежать с напряжением… И тут на них наступают голой пяткой. Или промокшим ботинком…

Мать при этом стояла на своем:

– Они говорили, что им так и надо висеть.

– Придумали…

На соседнем крыльце показался Прибавкин, спустился к тропинки, подошел к Ножовкину и поздоровался за руку.

– Хоть ты ей скажи! – выходил из себя Ножовкин. – Нормально это или нет, когда провода перехлёстнутые?!

Прибавкин поднял голову, переспросил:

– Провода?

– Они же могут замкнуть!

– Запросто… Они вообще на одних махрах держатся.

– А лампочка? – опомнилась мать.

– Изнутри подключим, – говорил сын.

– На столб лезть надо, а я не медведь с когтями, – цеплялась мать.

Прибавкин вдруг рассмеялся:

– У нас же служба своя в поселке. У меня все телефоны записаны – куда и кому. Идите, звоните…

Втроем они еще какое-то время стояли, ведя хозяйские разговоры с пятого на десятое. Ножовкин поворачивал к главному – в чем раствор месить, гравий таскать… Тележку бы надо для этого…

– Тележка имеется, – оживилась мать.

Она подошла к погребу, сняла сверху ворох клеёнчатых обрезков – под ними оказались небольшие колеса.

– Вот и тележка наша. – Она взялась за ручку. – Пойдет такая?

– Замечательно. А раствор перемешивать?

– У Карася надо спросить.

– А я ведь писал, что надо бы подготовиться. Штаны, сапоги. Надо было из дома с собой прихватить…

– На себе тащить? – Мать вынула из кармана аэрозольный баллончик и поднесла к губам. – Как будто мы штанов не найдем… Сашка Карасев обещал. Они всю жизнь строятся… У них всё есть. И ванну дадут для раствора.

Ножовкин успокоился: всё собиралось в один узел. Только бы мороз не грянул.

Прибавкин, жмурясь, поглядывал в небо:

– Вон как солнышко жарит. Пойду-ка дела я делать, пока тепло стоит.

Он направился вдоль забора в сторону бани, косясь на свои владения.

Ножовкин, а за ним и Егоровна, вернулись в дом. Мать принялась было чистить рыбу, но сынок остановил ее. Потом с этой рыбой.

– Ты же ухи хотел…

– Когда она будет! Давай перекусим чем-нибудь побыстрее…

– Ну, чего тогда? Может, колбаски?

– А помидоры есть?

– И помидорки, и огурчики. Всё пока, слава богу…

Накрыв на стол, она позвала сына из зала, и они сели завтракать.

Егоровна вздохнула и посмотрела на сына.

– Что, мама?

– Может, похмелишься?

Тот пристально посмотрел ей в глаза, потом на стол. Опять выпить?

– А ты немножко, чтоб не болеть… Рюмочку выпьешь и больше не пей.

На том и решили.

Егоровна сказала, что и сама при этом выпьет, потому что надо же поддержать компанию. Но где одна рюмка пришла, там и вторая, а там… Егоровна отпивала из рюмки понемногу, а сынок опрокидывал рюмку полностью. Хорошо сыну у мамки. Давно не виделись.

– Спасибо, мама!

– Еще рюмочку…

Однако Ножовкин отказался и встал из-за стола. Не успел отойти, как в дверь постучали, и в проеме образовалась лохматая голова Саньки Карася.

– Можно, тетя Аня? – спросила голова.

– Ну, канешно, Михалыч, проходи…

Карась крякнул и, растянув губы в улыбку, перевалил тело через порог. Его качнуло, он едва удержал равновесие. Голова обросла волосом, под глазами обвислые полукружья.

– Прости, тетя Аня…

Взгляд у него скользнул к комоду, возле которого теперь находился Ножовкин.

– Серега! – устало воскликнул он. Шагнул навстречу, протянул руку, сжал ладонь, и Ножовкину показалось, что тот даже всхлипнул.

Отступив назад, Карась повернулся к матери и махнул ладонью:

– Никуда я не поехал сегодня… Ну, хоть расстреляй меня. Куда я такой в обласок?!

– А я еще утром подумал, – вставил Ножовкин.

– Вот именно… Сегодня я опять не рыбак… Жалко, рыба подохнет. – Он подступил к матери и вдруг зашептал, словно боясь, что его кто-то может услышать. – Налей нам с Серёгой по семь капель. Мы же с ним так долго не виделись. Серёж, сколько мы с тобой не виделись?!

– Больше двадцати…

– Вот видишь! – Он с голосом выдохнул. – Какой у тебя сын! Помнит, а я забыл. Всё начисто позабыл… Налей нам, а…

Мать придвинула гостю стул:

– Садись, Михалыч.

А сама, нагнувшись, стала шарить рукой между шкафом и холодильником.

– Хорошая ты женщина, Анна Егоровна…

Карась, сидя, закинул ногу на ногу и сцепил на колене пальцы.

– Как живешь, Саня? – спросил Ножовкин.

– Колочусь потихоньку, как рак на мели. Пацаны подросли. Младший с нами не живет – уехал в Красноярск. Учится в военном училище. С ним всё нормально, а старший с нами – не могу укатать…