Ав Жуковский - Элла Алекс

– Клаудия?

– Дааа!

– Привееет! Я Алексей из России! Как вы умудрились добыть себе такое роскошное местечко для жизни?

– Спасибо, вы очень добры! Если чего-то очень хотеть, иногда можно это получить – почти процитировала она «Роллинг Стоунз». – Проходите-проходите!

Я шагнул в проем ворот и оказался в небольшом дворике размером примерно пять на восемь метров. На большей части пространства расположились разнокалиберные кадки и горшки с разнообразными растениями – их уместилось там десятка полтора-два. На редких тротуарных плитках у дома стоял стол, несколько плетеных стульев, сушилка для белья с цветными полотенцами. Под окном первого этажа изогнулся новый гамак. Половину двора прикрывал от солнца большущий кусок парусины, растянутый веревками между домом и каменной оградой. Он напоминал тент над корабельной палубой в знойный тропический штиль. Только пепельниц на старых парусниках не было, а тут – вот она: посреди стола лежит половинка скорлупы какого-то большущего ореха со свежими окурками. Короткая бетонированная дорожка заканчивалась у тяжелой современной входной двери в дом, в правой части дворика было еще две двери. Одна из них, как оказалось позже, позволяла войти в кухню прямо со двора, другая – пластиковая раздвижная загородка – прикрывала простую нишу с душем и унитазом. Иногда неохота после пляжа заходить в дом, – объяснила Клаудия. Кроме того бывает, что входная дверь закрыта, а вернувшиеся с прогулки постояльцы очень хотят пи-пи, и некогда ждать, пока им отопрут замок.

– Пойдемте сначала в вашу комнату. Там можно положить вещи, а потом я покажу весь дом. Он очень старый, в средние века здесь был еврейский квартал. – Хозяйка дома продолжала ровно улыбаться, говорила спокойно и уверенно, и было понятно, что приглашать гостей в собственный дом для нее давно стало обычным делом, почти рутиной, необходимым разнообразием и неизбежным развлечением. «Мало ли что оно принесет, я готова к любому повороту» – говорила ее повадка. Она присматривалась к гостю-постояльцу, но ни на минуту не переставала быть гостеприимной хозяйкой:

– Здесь у меня живет кошка, но в дом я ее не пускаю, кормлю снаружи. Вы увидите, черная такая. Правда, из ее миски повадился есть еще один кот, рыжий, небольшой, но резвый. Иногда устраивает здесь беспорядок, но выгнать его не получается, а с моей черной они ладят. В общем, катастрофа. Я зову его Талибан. Знаете, что такое Талибан?

«Террористическая организация, запрещенная в России» – как рефлекс у собаки Павлова, мелькнуло в мозгу профессиональное клише. Я уверил, что название мне знакомо, и дал понять, что оценил смелый юмор Клаудии. В ее произношении отчетливо слышались германские нотки, и я начинал понимать, что когда-то она перебралась в страну жаркого солнца и теплого моря из благополучной, но наверняка скучной для нее центральной Европы. А значит, была целеустремленной женщиной весьма свободного духа. В молодости наверняка своенравной красавицей. Вокруг не было ни намека на присутствие мужчины. Вероятно, Клаудия давно привыкла жить сама по себе. И по своим правилам. Бывают люди, которым даже не надо носить футболку или татуировку с надписью «Плевать Мне На Все» – их кредо ясно и без транспарантов. Их двери открыты, но бастионы неприступны. Они готовы на компромиссы, но никогда не предадут себя. Они говорят что думают, и лучше откусят себе язык, чем будут давиться трусливой политкорректностью.

За дверью с черной москитной сеткой начиналась комната, которая служила одновременно гостиной и прихожей. На это указывали удобный, видавший виды угловой диван, телевизор, музыкальный центр на каминной полке. Выкрашенные в желтый охряный цвет стены прикрывали немаленькие книжные стеллажи и несколько крупных непритязательных картин в таких же желтых тонах с намеком на солнечность, но их краски были для этого слишком тяжелы. Каждая из картин говорила как о наличии у автора артистического замысла, так и о досадном недостатке мастерства. Выставлять такие вещи на обозрение я бы постеснялся, но картины были личными, и явно согревали владелице душу самим своим существованием. Все они были подписаны одним и тем же именем.

Длинную комнату делила надвое стена, за которой поднималась наверх небольшая деревянная лестница, а оставшееся пространство со стеклянным столом, компьютером, принтером, телефоном и сваленными кипами журналов, брошюр, туристических проспектов, очевидно, служило рабочим кабинетом. В дальнем торце импровизированного кабинета темнел проход под каменной аркой, – такой низкой, что не пригибаясь под ней мог бы пройти разве что подросток.

– Там у нас кухня. Прошу прощения за запах, я готовила блюдо с чесноком.

– У вас пахнет лучше, чем от меня с дороги, все чудесно.

Поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж, Клаудия предупредила:

– Берегите голову. – Перекрытие второго этажа нависало слишком низко над ступенями лестницы. Древний дом требовал от постояльцев уважительных поклонов.

Второй этаж занимали две спальные комнаты, разнесенные по разным концам маленькой галереи, посреди которой была дверь в просторную светлую ванную с окном и душевой кабиной. Гостевая спальня оказалась справа: это была обширная комната с тремя окнами и высоченным потолком над балками и стропилами. Над половиной комнаты нависала антресоль – жилая! – с небольшой кроватью и грудой старых чемоданов, на нее вела аккуратная белая лесенка. Это придавало жилью особый антураж, но никакой практической нужды подниматься на антресоль не было: все нужное легко размещалось внизу. Большая двуспальная кровать, платяной шкаф, длинный невысокий стеллаж с полками для всяких мелочей, который можно было использовать как стол – мебель была распределена по комнате очень удобно. Единственную глухую стену комнаты украшал широкий, но неглубокий камин. На его каменной полке красовалось несколько подсвечников и венецианских масок. Напротив кровати бросалось в глаза круглое зеркало над туалетным столиком, обрамленное огромными стразами. Это была комната девушки.

– Моя дочь сейчас учится в Копенгагене, в этом году получает степень магистра по фэшн-менеджменту. Скоро она приедет сюда перед тем, как перебраться в Милан.

– Сколько ей?

– Двадцать один.

– Она родилась и выросла здесь?

– Ага, это ее комната, – подтвердила Клаудия очевидное.

Одна из картин на стене пыталась изобразить то ли вакханалию, то ли пубертатное баловство в школьном альбоме. Здесь были голые и не очень девицы в разных позах – сидя на метле, скрестив ноги на полотенце, распустив руки в танце; реже присутствовали самого разнообразного вида мужчины – в пиджаках и шортах, атлеты и старики, в очках и с бородами. Никакой композиции, но и ничего особо фривольного. Надпись-посвящение гласила: «Моему дорогому другу и любимой модели Роксане». И подпись того же автора, что и на других полотнах. Дочка, должно быть, была красавицей.