Елена Хейфец - Агата

Анне странно было видеть такой печальной обычно веселую, жизнерадостную дочь.

Одна Тереза догадывалась о причине такого настроения сестры. Восторженные, подробные рассказы Агаты о графе, ее сияющие глаза наводили на мысль о том, что она влюблена. Как старшая, Тереза пыталась объяснить ей, что думать о его сиятельстве не следует, что она не его круга и влюбляться в Александра Николаевича Гурьева ей совершенно не стоит. Тем более что, скорее всего, она его больше никогда в своей жизни не увидит.

Эти слова убивали в Агате последнюю надежду. Как объяснить Терезе, как именно граф смотрел на нее и как, словно ненароком, коснулся ее руки, когда брал книгу? Агата знала: это было неслучайно! А почему Александр Николаевич все время, пока разговаривал с ней, улыбался? И сколько раз он говорил о ее красоте! Когда Агата выходила из гостиной и поднималась по лестнице, краем глаза, как это умеют делать только женщины, она заметила, что граф провожает ее взглядом…

Агата, конечно, девушка серьезная, не ветреная, она всегда этим славилась. Но, наверное, влюбилась, потому что ничего не желала на свете больше, чем увидеть его сиятельство снова. Учитель грамматики и русской словесности, несколько раз сделав ей замечания, пожаловался маменьке, что Агата, видно, все еще нездорова, потому что никак не может сосредоточиться на уроке, ничего не слышит и не отвечает даже на простейшие вопросы.

– Предлагаю на некоторое время прервать занятия: пусть ее здоровье окончательно поправится.

Маменька согласилась, и Агата целую неделю пролежала в кровати, отказываясь от еды.

Она пыталась вспомнить лицо графа; ей казалось, что она вот-вот забудет его навсегда. Из-за этого девушка расстраивалась еще сильнее. С самой первой секунды, когда она стояла в дверях со щенком за пазухой, растрепанная и взбудораженная, его сиятельство поразил ее своим необыкновенным видом, отличной выправкой, ленивыми движениями уверенного, знающего себе цену господина, которого вообще-то мало что может взволновать. Он уже тогда смотрел на нее как-то по-особенному. Не имея опыта подобных ощущений, Агата понимала, что все это, неведомое ей ранее, ее и радует, и пугает. В душе юного создания поселилось странное беспокойство, тревога одновременно с восторженным ожиданием завтрашнего дня, когда все в одночасье может перемениться. И этот завтрашний день всенепременно должен принести с собой радость.

В отличие от Агаты его сиятельство прекрасно понимал, что с ним происходит. Да, он никогда не был аскетом. С ранней юности он тешился с дворовыми девками, с ними он постигал сладкую науку плотских наслаждений. Граф Гурьев, взрослый мужчина, соблазнитель и ловелас, знаток и баловень женщин, искренне восхищался невинной девочкой, ее чистотой и непосредственностью в сочетании с редкой красотой. Ее тихое очарование казалось ему притягательным. Никогда еще он не позволял себе думать о ком-то так долго. Графа очень удивляло возникшее у него желание разговаривать с этой девушкой. К чему это? Чего он, собственно, хочет? Соблазнить и бросить ее? Нет, конечно! Это немыслимо. Графский титул и внутреннее благородство никогда не позволят ему поступить так с девицей, совершенно не искушенной в чувствах. Это преграда, преодолеть которую невозможно. Долг чести, в конце концов… Пустяки, успокаивал себя Алекс, ему просто хочется смотреть на это юное создание и восхищаться его прелестью, не более… Однако после того, как Агата слегла, его сиятельству стало вдруг абсолютно неинтересно оставаться в Москве и он уехал в имение.

Граф в совершенстве владел искусством соблазнения, тем более что сопротивления ему прежде встречать не приходилось. Он покорял женщин без каких-либо усилий. Но Алексу надоели чопорные, жеманные девицы и их льстивые мамаши, дамы намного старше его, мечтавшие заполучить молодого красавца к себе в постель. Юных прелестниц тоже можно было сравнить с цветами. Это были прекрасные, но искусственные растения. Очарование молодости они скрывали за пудрой, краской и прочими женскими ухищрениями. Алексу быстро надоедало их сумасбродство и капризы. По сути, он был внутренне опустошен, эмоционально и нравственно надломлен. Такое состояние делало его однообразную жизнь абсолютно скучной, неинтересной. Отказываясь от изысканных развлечений, граф предпочитал уезжать в соседние усадьбы к таким же, как он, молодым людям и пропадать там неделями, проводя время в кутежах и за карточными играми.

Его сиятельство граф Гурьев был чертовски красив и знал об этом.

Он унаследовал привлекательность двух своих ближайших родственниц – матери и бабушки, восхитительных красавиц. Его бабушка Мария Нарышкина, первая фрейлина двора, была также и первой красавицей во дворце императора Александра Первого. Маленький Алекс стал любимчиком матери, его баловали, им восхищались, ему постоянно говорили о его избранности; окружающие делали это так часто, что мальчик уже не мог думать иначе. Учитывая богатства, которыми обладала семья Гурьевых, не было нужды обучать юношу какой-либо профессии, чтобы он потом с честью, как его отец и дед, продолжил нести знамя служения Отечеству. Но мать Алекса, Марина Дмитриевна Нарышкина-Гурьева, желая воспитать в сыне мужские качества, все же отдала его на военную службу. Человеку, совершенно незнакомому с дисциплиной, армейские будни были в тягость, и, кое-как выдержав год, он вернулся в родные пенаты в звании полковника. (Произошло это благодаря тому, что существовала еще в России практика записывать новорожденных дворян в гвардейские полки, и к тринадцати-шестнадцати годам, не служа ни одного дня, дворянин становился офицером.) И потекла прежняя жизнь без забот и волнений, ранних подъемов и чужих приказов.

…Вернувшись из Москвы в Богородское, граф в тот же день приказал камердинеру позвать вечером Аграфену.

– Все будет исполнено, ваше сиятельство. Она с утра с девками шитьем занималась. Их сиятельство Марина Дмитриевна велели новые ливреи нам сшить, вот они и стараются. Найду, пришлю, как велите, не извольте беспокоиться.

Пришла Аграфена, нарядная, в новой холщовой юбке, белой рубахе навыпуск и красных бусах. Улыбчивая, застенчивая, она очень хотела нравиться графу. Глаза в пол, боится на любимого глянуть. Грушенька, излишне, до глупости простодушная, наивная в своей привязанности к барину, обладала необходимым набором качеств, которые нравились Алексу – была молчалива и покорна. А если и хотела что-то произнести, не смела. Его сиятельству совершенно не было нужды угождать этой крестьянке, дарить ей свое внимание. Но сегодня Алексу захотелось поговорить с ней.

– Что, Груша, все ли у тебя благополучно?