Иван Демидов - Русская Темрязань далекая и близкая

Так и не договорила Авдотья свой замысел, уронила на стол голову и уснула. Васятка понял, что гостья теперь до утра останется за столом, и оставил ее в покое, а сам полез спать на полати. Поздно было уже, но сон его не брал. Черные мысли матери – разбойницы пришлись ему по душе. Он жаждал перемен в своей одинокой нищенской жизни.

Под утро Васятка уснул. Приснился ему сон. Будто они с матерью – нищенкой ехали на дело, на породистых рысаках, с заряженными пистолетами в руках. У них был оговорен план, план захвата, едущего в Москву по большаку купца. День был солнечный, сулил удачу. Но сон прервался стуком в сенцах. Васятка испугался и окончательно проснулся. Спрыгнув с полатей, он метнулся к входной двери. Дрожь его забила от неприятного предчувствия. Васька сиплым голосом спросил:

–Кто стучит? Чего надо?

За дверью еще сильнее загромыхали.

–Отворяй! Государево дело!

Васька еще пуще оробел, сунулся к запору, руки затряслись.

Едва он отодвинул засов, – дверь распахнулась, и в избу ввалились, гремя саблями наголо и скрипя ремнями, два казака, от которых несло перегаром.

Покуда Васятка соображал, что к чему и протирал глаза, удивляясь полуночному визиту казаков, не зажигая света, казаки выволокли из-за стола сонную нищенку и потащили из избы наружу. У крыльца хлопнула дверца кареты и зацокали копыта лошадей.

Васятка глянул в окно, но в сумерках ночи ничего не увидел. В его голове пронеслись вереницей мысли одна страшнее другой:

«Неужто и впрямь была мать? Проворовалась, что ли? А может, убила кого? Беда-то, какая!»

И одинокая, беспросветная жизнь, презираемого всеми отрока, потекла по старому руслу, будто и не было у него той кошмарной ночи, а приснилась она в жутком сне.

По преданию, жили в ту пору в ветхой избушке, на крутом берегу Волги, около самарской крепости, девочка – подросток со старой мордовкой – ворожеей. Старуху звали Штурочкой, а юную барышню Огашкой-Сиротой.

Семь лет назад повстречала в крепости Штурочка одетую в лохмотья и чумазую, с болячками на лице, худенькую девочку, совсем дитя.

–Авакай, дерякай! – Запричитала мордовка, глядя на замерзшую до посинения беспризорницу с нищенской сумой на плече, – чья же ты такая? И как тебя звать? Девочка, сверкнув большими зелеными глазами, тихо ответила:

–Ничья я. А зовут меня Огашкой-Сиротой.

–Ты что из приюта убежала?

–Убежала.

–А почему?

–Ребятишки там дерутся, щипаются.

–А где теперь ночуешь?

–Кто пустит – у тех и ночую,

–А ко мне пойдешь?

–Пойду.

Сама Штурочка росла сиротой и с пониманием отнеслась к бездомному дитю. Привела она Огашку-Сироту к себе в избушку, сняла с нее лохмотья, отмыла в корыте грязную беспризорницу, до бела в теплой воде. Потом накормила козьим молоком со ржаной палишкой, и спать уложила рядом с собой.

Наутро девочка проснулась, спрыгнула с лежанки и молча стала надевать свои лохмотья. Жалко стало Штурочке Огашку-Сироту, и она спросила ее:

–Куда собираешься в такую рань?

–Пора мне, пойду пройдусь по рядку, а то бабы скоро на работу разойдутся. Штурочка вспомнила, как сама нищенствовала, и у нее слезы потекли по щекам.

–Детка, не торопись, молочка вот парного попей, а может, со мной жить останешься? Вдвоем будем жить. Огашка-Сирота улыбнулась Штурочке и ответила:

–Ладно, Ты добрая. Останусь, пожалуй.

Так, на закате своей жизни приютила старая мордовка чужого дитя, вырастила и воспитала. И была Штурочка вознаграждена Богом. Девочка оказалась не простая, а одаренная редким талантом руками исцелять. Горячие ладони у нее были с живительной силой.

Открыла Штурочка этот дар у Огашки-Скроты случайно. При смерти лежала старая мордовка. Приступ головной боли у нее случился. Когда Штурочке стало уже невмоготу, она подозвала Огашку-Сироту к лежанке, чтобы попрощаться и наказ дать.

Девочка подошла к Штурочке, водички из кружки дала попить, потом с состраданием стала ладонями у умирающей на лице морщины разглаживать, волосы на голове поправлять.

От прикосновения детских горячих ладоней Штурочка вздрогнула, точно проснулась, и в голове у нее посвежело, боль отпустила, дышать стало совсем легко. Старая мордовка поняла, что ее Огашка-Сирота оживила. И возрадовалась она этому чуду.

«Боже мой, дочь-то моя приемная – целительница, а в этом деле я знаю толк. Осторожной мне надо быть, чтобы этот дар Божий у дитя не спугнуть. Господи, вразуми, как мне дальше быть, чтобы девочке не навредить. Народ кругом темный, еще посчитают люди Огашку-Сироту за колдунью, и, Боже упаси, могут ее сжечь. Господи помилуй, Господи помилуй, Господи по-ми-луй! Аминь».

Огашка-Сирота смекнула, что Штурочка ожила, криз прошел и она, перекрестив больную, сказала:

–Мама, я вижу, тебе полегчало, усни с Богом в душе, и совсем поправишься.

–Да, милая, спасибо, оживили меня твои горячие ладони, божьей силой они у тебя обладают, только об этом никому ничего, будем об этом знать только мы с тобой. Аминь.

–Мама, а я о ладонях давно знаю. Я ими кошек и собак лечу. Вот и тебя воскресила. Мамочка я тебя так люблю, ты у меня очень мудрая и всевидящая. Так люди говорят, а они зря не скажут. Спи, потом еще наговоримся, поправляйся скорее. Я тебе песенку спою о весне. Весна сейчас на дворе. Светит солнышко, светит ясное… И под музыку нехитрой детской песенки Штурочка уснула, чтобы проснуться совсем здоровой.

Да в ворожбе и целительстве старая мордовка знала толк. Под ее наблюдением Огашка-Сирота научилась менять температуру ладоней, усиливать и ослаблять их живительную силу, управлять собой, своей энергией, людям ее передавать.

И в избушке, само собой, дела пошли в гору. На их обеденном столе появился достаток. В большом кованном медью сундуке у Штурочки завелись свободные деньги. Она их копила на приданное приемной дочери, А как же, ведь у нее росла невеста.

Штурочка за несколько лег Огашку-Сироту научила грамоте, покупала ей книги рукописные по знахарству, печатные по лекарству Девочка оказалась любознательной, с интересом читала вслух, желала и дальше учиться на доктора в колледже. Но у мордовки еще не было таких денег, но и надежды она не теряла. Любимым изречением у нее было: «Деньги – голуби, у людей будут и к нам прилетят».

И Штурочка добилась своего, сумела пристроить Огашку-Сироту на курсы сестер милосердия. Не ахти какая профессия, дорого было получить диплом – то, что необходимо для Огаши-Сироты с ее способностями, позволившими ей законно оказывать медицинскую помощь, заниматься целительством.

В тринадцать лет Огаша-Сирота подросла, похорошела, вошла в характер, самостоятельной стала, в избушке повела себя хозяйкой. Радовалась Штурочка, да недолго.