Наталья Пичугина - Под сенью эпохи и другие игры в первом лице

Меня всегда удивляла осторожность моего поколения, казалось бы необоснованная, вызванная не реакцией на преследование, и потому похоже, впитанная с молоком матери, – моего странно свободного поколения: нас не арестовывали, не сажали, не ссылали и не высылали, не диагностировали шизофрению, мы не были стукачами, – напротив, наши дни были светлы и безоблачны: мы свободно доставали диски зарубежной рок-музыки, носили джинсы (купленные на чёрном рынке), говорили о чём попало без оглядки и последствий, спорили на самые конфликтные для государства темы, путешествовали в меру наших юношеских возможностей, зачитывались недавно запрещённой, а теперь опубликованной литературой, следили за авангардными явлениями в живописи, театре и кинематографе. В то время, как всё ещё сажали, высылали и запрещали поколение наших родителей, хоть и в несравнимо малых дозах, хоть нас и не коснулся этот ветер: ни мы сами, ни друзья наших друзей не были знакомы с такими семьями. Хотя… сказать так было бы не совсем верно.

Однажды родители взяли меня в гости к своим друзьям из писателей – пожилой паре Алтайских. «Константин Николаевич сидел в сталинских лагерях,» – предупредила меня мама. Но я была слишком мала, не любила табачного дыма и пьяных, и в то время, как они вчетвером разговаривали за водкой в до иссиня накуренной столовой, провела целый вечер в соседней комнате и в итоге насупилась и раскапризничалась.

Во всяком случае для нас это было прошлое, сами мы принадлежали новому времени, возможно даже не семидесятым годам, а будущим. И тем не менее осторожность жила в нас, как инстинкт, и – о, моя великая Родина, – живёт до сих пор.

Бегая утром по Тушино в укрепление своего творческого здоровья, папа познакомился с тренером детской футбольной команды Стериным. Тот добровольно тренировал трудных подростков на пространных газонах нашего дома и в тушинском котловане, организовывал матчи с другими командами и завоёвывал победные кубки. Тренер, к папиному восторгу, оказался журналистом и нашим соседом – он жил на одном с нами этаже, но в соседнем корпусе, таким образом, что через наши совместные лоджии можно было попасть в его квартиру. Теперь, в рабочем районе с сомнительными соседями, папа имел под рукой коллегу, интеллигентного человека своего круга.

Сын Стерина, подросток моих лет, тренировался в футбольной команде отца и помогал ему. Папа в тот же день пригласил их в гости. Все трое были одинаково сухопарые и тощие. Стеснительный сын угрюмо молчал и, не выдержав светскости, вскоре сбежал. Стерин с папой выпивали, мама разговаривала с женой Стерина. Жена Стерина, немолодая, как и муж, с перманентными кудряшками и в очках, оказалась очень общительной, и своим высоким, но негромким голосом вносила живость в первое знакомство. Она напоминала мне тётю Соню, мать моих троюродных братьев из Хабаровска.

Папа не служил и в своей новой свободной жизни Стерину отводил роль отдушины и организационного элемента своего рабочего расписания. Кроме футбола, Стерин увлекался охотой и тут же, впервые использовав нашу лоджию как проход в свою квартиру, принёс показать охотничье ружьё и объяснить папе все детали удачной охоты. Папа присоединялся к футбольной команде и к запланированной на следующий месяц охоте на уток. Ружьё Стерина дополняла его сухопарая и тощая, как хозяева, охотничья цвета волка собака с жёлтыми глазами. Папа рукоплескал.

Однако Стерин оказался запойным алкоголиком. Что происходило с его работой во время запоев – оставалось неизвестным. Утки улетали на юг, футбольная команда на время распускалась, и папа бегал по утрам в одиночку.

– Бегал один, – сообщал он мне днём. – Стерин ещё не просох.

Последовательных отношений не получалось. Кроме того, запив, Стерин впадал в агрессию.

Однажды в воскресное утро позвонила жена Стерина. Разговаривала мама, и глаза у неё округлялись.

Стерин с заряженным ружьём наперевес держал с раннего утра в комнате жену с сыном, не позволяя им выйти из квартиры. Чудом той удалось подобраться к телефону.

– Идите к нам через балкон! – сказала мама. – Валя сейчас идёт к вам разговаривать со Стериным через дверь! В этот момент идите с сыном к нам! Я сейчас позвоню в милицию!

Воскресный день прошёл бурно. Крики, испуг, нервозность, стуки, топот, погоня. Жене Стерина не удалось закрыть свою балконную дверь снаружи, но мама завалила коробками проход между двумя лоджиями. Счастливо спасённая семья отсиживалась в нашей квартире, пока наряд вооружённой милиции с папиной подачи брала и обезоруживала Стерина. Ружьё таки выстрелило, но, к счастью, никому не повредило. Собака не пострадала, её Стерин не держал за врага, как жену и сына.

Папа, по образованию юрист, всегда входил в азарт, когда случалось причаститься к своей никогда не практиковавшейся им профессии. Возбуждённый, он дома пересказывал нам в деталях и лицах всю воскресную операцию по взятию Стерина.

– Ну и ну, – только и осталось его на собственный комментарий.

Нашим соседом слева оказался оперативник МВД Федя, высокий, белёсый, с полным голым лицом, интеллигентного вида человек в очках. У него было двое маленьких мальчиков погодков, полнолицых и белоголовых, как отец.

Оперативник Федя был хроническим алкоголиком, – рюмашку с утра для поддержания духа, – но в алкоголе тихим и благодушным человеком. Папа обсуждал с ним иногда юридические дела.

Соседи справа, низкорослая пара строительных чернорабочих, одинаково квадратных – он и она, с такими страшными лицами «едоков картофеля», что когда однажды утром он постучался к нам с просьбой позвонить по телефону, которого у них ещё не было, я, до того времени не знакомая с ним, испугалась его вида и не пустила его в квартиру. Должна была прийти его жена и объяснить мне, что они соседи, показать мне открытую дверь их квартиры, чтобы я не боялась. Впрочем, это были беззлобные люди. Оба пили по-чёрному, как выяснилось позже, но люди были не опасные, жили мирно, с родителями поддерживали дружеские отношения взаимопомощи, и я к ним привыкла. Это они пригласили меня подождать у них дома папу, когда тот задержался в ЦДЛ (Центральный Дом Литераторов) в мамин отъезд в командировку, и даже уговаривали лечь у них спать, пока он не вернётся.

Но я, надеясь, что папа вернётся вовремя, села под дверью и, не дождавшись, уснула, как была – в шубе, с портфелем под боком и без ключей, неизвестно как и где потерянных первый раз в жизни. С малолетства я оставалась дома одна и умела беречь ключи. Так как папа задерживался, я заподозрила, что он пьёт в ЦДЛ и вернуться может глубокой ночью. Так оно и оказалось. Сквозь сон я услышала, как папа вошёл в холл наших четырёх квартир, и открыла глаза. Увидев меня под дверями, папа медленно осел на пол, неловко склонившись набок под тяжестью своего неподъёмного портфеля.