Елена Муралева - Селина. Камышовая кошка

– Восемьдесят семь человек. Из них половина – дети до десяти лет. Не работники. Их ещё как минимум нужно до двенадцати лет кормить, – сказали мне, как бы извиняясь.

– Что вы меня пугаете? Мальчик уже с пяти лет чувствует себя мужчиной. Составляйте график работ по силам. На рыбалку сходить со старшими, для них только в радость. Снег на санках вывозить можно. С крыши скидывать. Много разных работ, которые выполняются играючи. Определите старшего из мужчин, который будет обучать стрельбе из лука и работе с ножом. Это тоже вставить в график. Я буду обучать буквам и цифрам, – сказала я.

– Вы будете учить детей грамоте? Зачем? – зашумели за столом мужики, а женщины, не понимая сути происходящего и ища подвох, схватили своих чад в охапки.

– Вы недовольны моим решением? Ваши дети не всегда будут рабами, как и вы. У вас будут ещё дети, и вы будете рады знать, что они грамотны, как и вы. Я всё сказала, а мои решения не обсуждаются, – заявила я громко.

Строили быстро. Вчера всех сняла со стен и отправила в лес рубить деревья. Женщины обрубали сучья, сразу шкурили. Мужички тут же пилили и оттаскивали к домам. К первому снегу все жили в своих, каменных домах. Это вам не деревянная хозяйская лачуга. Это Дом. Очень много проблем спихнула на плечи грамотеев. Теперь я только придумывала, а они исполняли. Вначале хмурились и молчали, потом, расчухав, быстро делали. Стены с главными воротами в два метра высотой – это вам не просто так. Крыши домов были вровень, и сторожа ходили теперь по крышам. В первую зиму мы не успели закрыть весь периметр, но и это впечатляло. Я просила охотников осматривать местность, где есть камни. Их не хватало. Я рассказала мужикам, что такое Баня.

Строили под моим присмотром и по моим меркам. В прошлой жизни пришлось нанимать шабашников. Всё приходилось контролировать и ругаться по любому поводу. Здесь я знала все нюансы и учла все недоработки в строительстве. Все были в восторге от бани. Ходили париться по нескольку раз и обливались холодной водой. Женщины тоже не отставали. Разделили банные дни на женские и мужские, пока с моего разрешения не построили на берегу баню только для мужчин. Там уж они отрывались. Разгорячённые, прыгали с мостков в холодную воду и бегали голышом, огородив территорию от любопытных глаз.

Прошло четыре весны и четыре лета. Мой муж не появлялся. Мне отстроили огромный терем.

Восемь комнат. Из них – спальня, гардеробная, кабинет, четыре комнаты закрыла, но отделала как гостевые. Может, в будущем это будут детские. Гинекологов здесь нет. Была большая гостиная. Мои молодки замазали стены настолько ровно, не хуже специалистов моего мира. Пол первого этажа выложили обломками камня ровной стороной. Подогнали настолько плотно, что не было и зазоров. В гостевом зале с двух сторон встроили по большому камину, для тепла. Теперь все вечера проводили здесь. Дома мужички надстроили ещё на этаж и сровняли с четырёхметровыми стенами крепости.

Детей прибавилось вдвое. Семьи соревновались у кого больше детей народится. Бабы как с ума сошли. Притащили маленьких, затравленных зверьков. В коростах, завшивленных, голодных. Год понадобился на то, чтобы они не прятали хлеб. Сейчас это уверенные в себе дети. Каждый занят своим делом. Построено двенадцать двухэтажных домов и восемь башен–сторожек. Везде живут люди. Но всего лучше был Пирс. Мы строили и надстраивали его все четыре зимы. Летом вода мешала. Столько мы с ним повозились, пока получилось, как я хотела. Зато красота была и удобство. Струги причаливали боком к крепости, подставляя бока и все надстройки под наши стрелы. Мы проводили ежемесячные учения, чтобы в случае нападения каждый знал своё место. Каждый стоял над своим домом, защищая его от врага. Мы сделали на стене метровые зубцы, и враг не мог достать спрятавшихся защитников.

Пирс был нашей гордостью. Два выходящих в залив мола и поднятая и выложенная камнем набережная. Каскад ступеней разделял набережную и мол. Дорожки в замке тоже были из камня. Кругом на клумбах цвели цветы. Мы из леса натаскали диких яблонь, груш, слив, тутовник, орешник, диких роз и просто шиповника. Всё уже года два нас радовало своими ароматами и плодами.

Все отъелись и повеселели. Я тоже начала приобретать формы. Зная себя, какие я могу вырастить телеса, начала делать по утрам зарядку. Однажды, сидя у затухающего камина, задумалась и не услышала, как на кухне шуршала Малина. А Малина, думаю, как всегда, одна меня не заметила. Я пошла налить себе морс, и мы лоб в лоб столкнулись на кухне. Как мы обе испугались и заорали! Малина с перепугу заорала на меня и стукнула по спине полотенцем, которое держала в руках.

– Что ты, как тень, по дому ходишь? Что не спится? Угомонись уже! Что случилось? Сколько можно себя изводить?

Я, не зная, что придумать, сказала, что пришло в голову.

– Меня Легонт притащил сюда маленькой, хрупкой девочкой. А теперь я тётка, дылда толстомясая. Вдруг он маленьких любит? Будет гнобить и изводить меня и вас всех. Я ведь ничего про забавы в постели не знаю. Вот и пропадём все. Погорим, – схитрила я.

– А ты не тушуйся, приходи к нам на кухню типо помогать и послушай, что говорят озабоченные любовью девки. А я специально буду заводить эти разговоры. Одна голова хорошо, а табором – лучше. Послушаешь, покумекаешь, своё что придумаешь. Меня–то в пятнадцать лет Конунгу отдали. Я успела на мамкиной кухне послушать и поучиться. Только мне не пригодилась эта наука, разные мы оказались по размеру. Любовь и добрые отношения так и не пришли. Больше не хочу ни с кем жить одним домом. Так и буду тебя караулить. Я быстро учусь, второй раз не полезу. Не для меня эта любовь! – с тоской в глазах и голосе сказала Малина.

– Малина, что про меня говорят? Наверно, ругают в хвост и гриву. Я никому спуску не даю, что придумаю, то и заставляю делать. Хмурятся, молчат и делают. А потом ещё и радуются, что всё так удобно и красиво получилось. Устали от моих фантазий? Если это не секрет? – спросила я замешивающую тесто Малину.

– Мы все, не побоюсь этого слова – все – очень благодарны тебе, судьбе, Всевышнему, всем, кто занимается нашими судьбами. Особенно тебе. Ты заставила нас вспомнить, что мы люди, а не рабочая скотина, и поверить в это. Даже Конунг с семьёй этого рода всю жизнь жил в дощатом сарае с соломенной крышей. Мне пришлось троих новорожденных сыновей вынести на мороз сразу после родов. Это ты только разрешила рожать бабам, сколько захотят. Вот они и ополоумели. Рабы могут родить только пятерых, как и свободные. Больше не прокормить. До десяти лет мальчик живёт в семье, потом идёт в ватагу. Становится со временем мужчиной, если не убьют в первом бою. Девочки до двенадцати лет живут при мамке, потом могут продать за еду для Рода. А там они, как правило, погибают. От ранних родов, от каждодневного рабского труда, от чрезмерного ночного покрытия. У охотников – ещё те штуковины. Меня брали, кто хотел, на глазах у мужа. Свёкор так просто не мог заснуть без меня. Усыплю – иду под мужа. Он изобьёт меня сильно, – а я не должна никого при этом разбудить, – и насилует до утра. Потом спит, а я иду на кухню еду готовить. Тут свёкор просыпается – и всё сначала. Как я выжила, не знаю. Второй сын купил девочку–соплюху, а я забеременела, и меня оставили в покое. Девочку вскоре унесли на лёд. Вспоминать больно. Сколько их, было в моей жизни этих соплюх. Я горжусь тем, что умею писать и считать, как я без этого всю жизнь жила? Да и все удивляются, что роптали, когда учились. Только страх перед поркой заставил некоторых учиться. А теперь не нарадуются. Мой отец, дед, муж, отец мужа не умели ни читать, ни писать. Всем этим занимался Толмач. Он сидел за столом рядом с Конунгом, имел всё, как Конунг. Хорошую еду, любую женщину, даже купленную девочку для утех. Мы за тебя – и в огонь, и в воду. Любой сиганёт, не задумываясь, – подняла кверху руки с испачканными в муке ладонями Малина.