Николай Ольков - Деревенские истории

– Здравствуй, Галя, я тебя едва узнал, ты за этот год такая девушка стала.

Галя смутилась: нравился ей Миша в школе, но у него был свой круг друзей и подруг, а Галя, восьмиклассница, его ничуть не интересовала.

– Какая была, такая и есть.

– Нет, Галя, ты стала красивая, и я тебя даже боюсь.

– Ну-ну, это тебя в городе так научили к деревенским девчонкам подкатывать: ой, боюсь, ой, стесняюсь, пожалейте меня!

Оба весело рассмеялись.

– Галя, если ты свободна, давай вечером погуляем. Согласись, пожалей меня.

Так хорошо стало Галине, так радостно:

– Так и быть, спасу твою душу, приходи на озеро к нашей пристани, как стемнеет.

Едва дождалась темноты, Валя в клуб убежала, кое-как отвязалась от неё, а тут мама:

– Ты куда это, девка, на ночь глядя?

Дочь не стала скрывать:

– Мама, Миша Андреев пригласил погулять. Ты не переживай, спи.

Мать кивнула:

– Мишка парень хороший, и родители у него приятные. С ним погуляй, он плохого не дозволит.

Миша ждал, сидя на старой опрокинутой лодке, увидел Галю, встал, взял её за руку.

– Красиво тут. Я тоскую в городе по деревне, по людям, по обстановке. В городе люди другие.

– Хуже?

– Нет, но другие. Тебе не понять, надо прожить хотя бы с год, тогда разница станет заметной. Расскажи, как твои дела, что в школе?

Галя рассмеялась:

– Миша, какие у меня могут быть дела? Влюбиться бы надо, да не в кого, нынче в десятый пойду, а дальше – тёмный лес. Даже если и поступим с Валей, родителям не под силу будет двоих содержать. Вот ты как живёшь?

Михаил скинул курточку и постелил её на дно опрокинутой лодки. Они сели рядышком.

– Мне легче, Галя, я попал на бюджетное место, даже стипендию получаю. И только за счёт спорта. Если помнишь, мы в футбол здорово играли, я ещё школьником попал в сборную области, потому и заметили. Есть ребята на платном отделении, но тоже разные, короче говоря, деревенских почти нет, так, сынки чьи-то тупые.

Галя повела плечами: от воды потянуло прохладой. Михаил осторожно обнял её за плечо и подвинулся поближе:

– Так теплее?

– Теплее, Миша. Ты знаешь, теперь это уже никакого значения не имеет, потому скажу. Я в восьмом классе за тобой бегала, ну, так говорят. Ты мне очень нравился, но совсем не обращал внимания, не замечал. Я даже плакала. – Она счастливо засмеялась.

Михаил помолчал, потом спросил:

– А сейчас, Галя, сейчас я тебе нравлюсь?

– Зря я тебе это сказала, – посуровела Галина. – Можешь подумать черт знает что. Ты теперь городской, получишь высшее образование, у тебя там выбор – тысячи девушек.

– А если мне не надо тысячи, а только одна, и она сидит рядом со мной и даёт глупые советы. Ты мне очень нравишься, Галя, правда, я сегодняшнего вечера кое-как дождался. И мне очень хорошо с тобой.

Галя прижалась к нему:

– Мне тоже хорошо, Миша.

– Можно, я тебя поцелую? – Он уложил её головку себе на колени и стал нежно целовать мягкие податливые губы, она прижималась к нему, выпрастывала губы и сама принималась целовать – неумело, с причмокиванием. Он чуть отвернул воротничок кофты, прижался к истокам её грудей и, боясь лишних движений, вдыхал удивительно чистый пряный запах милой девушки. Она подняла его лицо, поцеловала в губы и спросила:

– Миша, а если я тебя люблю? Если я сегодня на все согласна, что ты скажешь?

Парень опять обнял её:

– Глупышка, ничего я тебе не скажу. Ты мне очень нравишься, очень, может быть, завтра я скажу, что не просто влюбился, а люблю тебя. И хорошо, что ты призналась. Если у нас будет настоящая любовь, мы будем встречаться, целоваться и, в конце концов, сыграем свадьбу.

– Миша, ты не подумай про меня плохого, я тебя проверить хотела.

– Как я могу думать про тебя плохое, если мы с тобой с сегодняшнего дня самые близкие люди? Ты мне веришь?

– Верю.

– И я тебе очень верю.

Они просидели на берегу до рассвета, и только утренняя прохлада погнала их в деревню. У ограды Миша тихонько поцеловал Галю, и она открыла калитку.

Утром Михаила срочной телеграммой вызвали в город, он уехал, всех парней с их курса, кто не сумел откупиться, призвали в армию, а осенью пришло извещение, что Миша пропал без вести. А ещё через месяц приехал парень без руки и с обожжённым лицом, сказал родителям, чтобы не ждали и не искали: в Чечне Миша подорвался на фугасе, а после такого от солдата остаётся только фамилия. Командиры, чтобы скрыть потери, объявили с десяток ребят пропавшими без вести.

Галя не плакала. У неё не осталось даже письма, даже фотографии. Остались воспоминания об одной ночи, проведённой на берегу старого озера.

На открытие избирательного участка собралось много народа, но митинга, как в старые годы, не было. Григорий Андреевич проголосовал одним из первых, пожал руки членам комиссии и положил перед председателем мандат наблюдателя:

– Ты не сомневайся, Игорь Владимирович, закон избирательный я изучил от корки до корки, свои права и обязанности знаю назубок, так что мешать не буду, а буду наблюдать.

Роман Григорьевич отозвал председателя в сторонку:

– Вы с ним в спор не вступайте, если делает замечание – фиксируйте. Если он начнёт возмущаться, нам его всей деревней не остановить.

Люди шли и голосовали, торговли колбасой и пивом, как в старые времена, не было, гундела какая-то музыка, ни песен, ни басен.

– Максим Павлович, ты чего ждёшь? Голос свой отдал, шуруй домой.

Максим, ехиднейший говорун, ответил:

– Нет, я дождусь, на одной ноге такую даль кандыбал, да без стопки обратно? Нет, дождусь.

Мужики знали, кого надо расшевелить:

– А чего ждать? Подавать не будут, это же ясно.

– Как не будут? А горячий обед? Он без стаканчика не обходится.

– Какой горячий обед, о чем ты, Максим Павлович?

– Дак ты погляди кругом, мы же на похоронах. И тихо, и музыка такая, что впору рыдать, и урны с прахом уже опечатаны. И народишко выходит, как из мавзолея, с понурой головой.

– А ты бывал и в мавзолее?

– Да нахер он мне загнулся, чтоб я смотрел на этого лобастого. Потом Никитка был, тоже на причёску богат. Зато у Лёни волос было что на голове, что на бровях – на всю партию хватит.

– Ты, Максим, поаккуратней, здесь Григорий Андреевич, он тебе этого не простит.

– Верно, видел. Жалко мужика, толковый, хозяйственный, а вот спутался с марксизмом, и никуда без него.

– Подожди, дядя Максим, а ты за кого голосовал?

– Поясню для бестолковых. Ну, за кого я, фронтовик, калека, мог голосовать? Я спросил: кто из этих красавцев за старую жизню? Мне сказали номер, вот я его и открыжыл, и старухе велел, только она наврёт все, бабахнет за Жириновского, и его сразу изберут.

На хохот вышел Роман Григорьевич:

– Я смотрю, настроение у вас боевое, проголосовали, теперь будем ждать результатов.