Александр Цыганов - Курдюг

Безветренно-зелёную тишину нарушил пронзительный крик одинокой чайки, примостившейся на торчащем из воды бревне с куском игольчато отсвечивающей колючей проволоки, словно опять предстояло обозревать безрадостно очередное место заключения. Затем показались силуэты барж, – по правому борту катера уныло потянулся поселок Новокемский, скрывающийся в буйной гряде распустившихся дерев с торчащими блёклыми крышами лишённых разнообразия строений.

Было видно, как возле берега несколько мужиков на лодках, упираясь в дно баграми, задумчиво смотрят вниз, нет заботы важнее. Яснее ясного, что по звуку проходят науку, – хорошенько, по первое число вышаривают железяги для сдачи их вместо цветного металла. Известно, что в этих краях было несколько лесопильных заводов, которые при строительстве Волго-Балта вчистую, полностью затопили. Оставался лишь Кемский, возможно, единственный, что избежал погибели, потому как его ожидала другая участь: предприятие в наши дни сгорело из-за головотяпства кочегара.

Как и в колонии, в сих местах также в дни оны, образно говоря, всё больше занимались «резьбой по дереву двуручной пилой», до пяти тысяч человек было в поселке, жили себе люди, не тужили, да никому не служили. Нынче, чтобы хоть как-то выстоять, остатняя мужеская половина перебивается с хлеба на квас, пытаясь прокормить семьи и, знать, вовсе дошла до ручки, донельзя обозлённая на весь белый свет…

С каких иначе щей, взыграв моторами, за нами устремилась пара лодок, откуда с весьма наглядной убедительностью потрясали баграми, а из одной моторки, как гром среди ясного неба, даже хватило в вышину ружейным выстрелом, попались мы впросак.

Разглядели обо всём догадавшиеся трудоголики приспущенную катерную хоругвь – вестник несчастья, недолго было и по заслуге почёт получить. Если не взбрело на ум сколько-нибудь припугнуть, коли с утра пораньше «за воротник заложили». Но наряду с аборигенами знали ещё в поселке таких бывших сидельцев, которым хоть бы хны было и свою голову на плаху, а этим проще пареной репы не одного лишь страха нагнать.

Только наши тоже оказались не лыком шиты, куда твое дело. Взбодрился краснолице-готовный Пушистый, привычным движением расстегнув поясную кобуру с оружием, глазами туда-сюда заводил, как бы выбирая удобную позицию для предстоящей баталии. Над его жаркой думалкой на разок вспрыгнули лёгким одуванчиком, как говорится, три волосинки на одну драку, остатки пушисто-волосяного оснащения.

Тем временем «двое из ларца» тоже встали наизготове, – моментом, не раздумывая, вскинули свои лопаты на долгих ручках. Не отставая от компании, что-то заполошно блажил, размахивая руками, и Боря-Тошнотик, – теперь так, да после-то как?.. Чтоб не переваливать позже с больной головы на здоровую, дал, было, я отмашку на ход судна Грише-Полпотычу, но тот и без советчиков оказался не промах, не в таких ещё переделках побывал.

«Курдюг», бурунно взревев, скоренько оставил за собой неудачников, посылающих кулачные проклятия вслед судну. И немудрено: такие плавсредства, ни много ни мало, слыли в своё время самым настоящим судном-катером класса река-море. Во время войны держали оборону на Балтике и Каспии, тогда на рубке находился зенитный пулемёт, а впереди, где ныне под беспощадными лучами терял остатки сил у домовины Кожаного упершийся перед собой стылым взглядом подневольный, имелась и семидесятимиллиметровая пушечка, не слабо?..

В кои веки раз, да и то не про нас: о происшедшем затем никто и словом не заикнулся, было, да сплыло. Стояли по бортам, опершись на поручни и, не проронив ни звука, на воду смотрели, что вживую, с переливами, подобно самой жизни до бесконечности струилась перед глазами…

Волго-Балтийский водный путь мне раньше представлялся другим, схожим с известным каналом имени Москвы под Дубной, что был знаком по книжным картинкам. На самом деле он больше походил на широкую извилистую реку с полноводными заливами, где спокойно разойдутся не два, а все три или четыре судна. В одной его части, к примеру, береговая полоса была чёткой и сухой, зато следом – мокрый бурелом либо болото. Дальше уже встречалось несколько мест, коих для отдыха лучше не придумать – сосны, могучие ели, да высокий песчаный берег, – дыши себе в две дырочки, и в ус не дуй…

Только из каюты, что под капитанской рубкой, куда я перебрался ото всех с глаз долой, вдруг с чего-то привиделось: не туда прикачнуло. Будто водная стихия, вбулькнув прямо-таки через иллюминатор, возьмет и насильственно заполонит само каютное пространство: каково, не спавши, с устатку не сладко?

А за один скрип ещё на ум пристало, что за незаметной сперворазку дверцей носового отсека было бы не грех часик-другой и ухо придавить, лежанка в отсеке, как по заказу, делана. Проще говоря, в себя прийти – опнуться бы походя, раздышаться в одиночку. Только там, в темени, неразворотно было даже без мундира, едва вползётся на всех четырех, зато макушкой своей о переборку удалось на славу приложиться.

Порядком загудело в голове у человека, между прочим, с двумя макушками, а ещё говорят, что таким для защиты от самого рождения посылают сразу двух ангелов-хранителей. Раньше эти самые макушки даже за «божьи метки» принимали, и считалось, что подобным индивидуумам легче других вывернуться из любых передряг. Наподобие счастливчика, баловень судьбы получался, издавна эта примета и старому, и малому известна.

Правда, мне, тоже двухмакушечнику, до сих пор от этого было ни холодно, ни жарко. Скажем, сколь велико кому-то веселье, когда его, не говоря худого слова, наобум святых белой вороной окрестят, в зачёт не пойдёт. В своей же колонии и заполучил такое благословение, вор в законе, «законник» Воронцов постарался: кстати говоря, закадычный дружок скончавшегося Серёги Кожаного, одного поля ягода.

К слову, не будь тогда мы ночью с дежурным обходом в отряде, когда у этого бессменного узника давление подпрыгнуло выше некуда, едва уже дышал: не оказалось бы это последним часом самого «законника», кто знает? Не раз и не два, то и дело у него подобное бывало, а вот прижало – дальше некуда, глаза на расплющенном, что у азиата лице, на лоб лезут. Пока дежурный наряд, не ведая, как помочь, без толку возле него шарашился, мы скоренько, не будь дурак, руки в ноги и нашли – выцепили из посёлка своего «лепилу», что успел-таки вернуть коронованному «законнику» старой закалки Ворону доброе здравие. А тот надулся, да не отдулся: мрачнее тучи, ещё сычом завзглядывал, никак ему за прошлогоднее сено задолжали, поневоле раздумаешься.

Заодно вдогонку, как на грех, довелось в своей одинокой комнатке глянуть – на сон грядущий перелистнуть страницы последних земных откровений великого писателя и, между делом, попасться промеж двух огней. Допустим, буди, встать на сей день вместе с нами тому же автору «Диканьки», который не видел «выше подвига, как подать руку всякому изнемогшему духом», с какого бы тогда голоса он запел, явись на таковском месте хотя на минуту?..