Марк Доджо - Эпос о бессмертном Ивановиче

– В субботу поедем, —

и подготовившись к путешествию, выехав из Афродитовки ранним утром, когда солнце еще не раскалило сверкавший над морем в безоблачном небе воздух, спустя два часа они уже следовали в направлении Судака петлявшим среди горных вершин шоссе, как вдруг, заметив в зеркале заднего вида быстро растущее в размерах облако пыли, Иванович прибавил скорости, не внимая стенаниям Харчука, на крутых подъемах и стремительных спусках боровшегося с приступами тошноты, и только, лишившись терпения, Харчук стал умолять ехать помедленней, как Иванович внезапно остановил машину у обочины и, точно готовясь катапультироваться, застыл в томительном ожидании, а вскоре асфальт задрожал, как если бы в горах случилось землетрясение, послышался нарастающий грохот и, вжавшись вспотевшей спиной в сиденье, побелевший от страха Харчук проводил изумленным взглядом пулей пронесшийся мимо самосвал, кренясь на вираже и оставляя за собой медленно оседающий над дорогой шлейф белой пыли скрывшийся за поворотом, и потрясенный случившимся, Харчук пришел в себя лишь когда Иванович, о чем-то задумавшийся, тронул в путь, и петлявшая ужом вырубленная среди скал дорога, нырнув вниз, устремилась навстречу поднимавшемуся над морской гладью солнцу, окрасившему струями света прибрежные камни, гальку и пенящуюся радужными искрами волну, и затормозив возле придорожного кафе, разговорившись с отдыхавшим на раскладном стуле в тени полотняного навеса в одних плавках и покрытым коричневым загаром молодым человеком, поведавшим путешественникам о достопримечательностях здешних мест, каких было немного, заказав две порции мороженого и пару бутылок воды из холодильника без газа и сахара, Иванович присел за столик, разглядывая облепленные похожими на скворечники домами подступавшие к шоссе холмы, пока Харчук таращился на молодую женщину с фигурой морской богини, наклонив голову к бронзовым плечам, выжимавшую сверкавшие на солнце капли воды из слипшихся после купания мокрых волос и, надев солнцезащитные очки, улегшуюся на ярко-полосатый шезлонг, изящным движением полусогнув глянцевое от загара колено, облизывая фруктовое мороженое, Харчук заметил Ивановичу, что неплохо было бы иметь здесь дом, в ответ на что Иванович согласился:

– Неплохо, —

и задержавшись ненадолго в Судаке, прогуливаясь набережной, окунувшись в воспоминания, навеянные выглядывавшими из-за пальм корпусами санатория ВВС, где он не раз отдыхал еще будучи на военной службе, Иванович ушел в себя и нарушил молчание лишь в Коктебеле, рассказав Харчуку в таких подробностях историю русского воздухоплавания, что до самой Феодосии Харчук не умолкал, взахлеб делясь с Ивановичем идеей самим сконструировать планер, и только при виде нависших над дорогой прямоугольных и круглых башен Генуэзской крепости, с суши и с моря оборонявшей древнюю Кафу, Харчук вдруг выпалил:

– А мы можем и на воздушном шаре летать, —

и осененный пришедшей ему внезапно в голову мыслью облететь вдвоем с Ивановичем на воздушном шаре весь мир, разглядывая с вершины холма окрестности мыса святого Ильи, прикрывая от сильных ветров Феодосию с юго-запада замыкавшего собой главную гряду Крымских гор, протянувшуюся вдоль южного берега Крыма, ступив на стертую временем восьмигранную бетонную плиту, раскинув руки, точно крылья, Харчук с пафосом изрек —

– Я похож на Икара, —

на что Иванович ответил:

– Остатки орудийной тумбы времен Второй мировой, —

и продолжив путешествие, по просьбе Харчука остановив машину не доезжая населенного пункта Батальное, пока Харчук с металлоискателем бродил в поисках клада, присев на край вросшего в убеленные солнцем камни по самую амбразуру бетонного дота, каких вдоволь разбросано в дышащей горьким разнотравьем и зноем крымской степи вокруг выжженных солнцем поселков, в героических названиях которых – грозный дым былых сражений и витающий повсюду незримый дух русского воинства, Иванович с задумчивой на губах улыбкой прислушивался к звенящему в воздухе жаворонку, и уже перед самой Керчью, у крепости Ени-Кале, предложив Ивановичу подкрепиться, с набитым пирожком ртом кивнув на крепость, Харчук как бы невзначай заметил:

– Похожа на подсвечник, —

но, услышав ответ Ивановича:

– Похожа на пусковую установку с тремя баллистическими ракетами, —

с удивлением вытаращился на крепостные стены, а вскоре они были на набережной, хотя в городе Керчь – это понятие растяжимое на сорок два километра, причем первыми эту красоту в полной мере оценили неандертальцы, поселившиеся на берегу пролива около сотни тысяч лет тому назад, о чем свидетельствуют результаты раскопок, и поднявшись широкой лестницей с грифонами, сторожившими покой античного города Пантикапей, что расположился на склонах горы Митридат, у подножия которой в склепе Деметры Иванович задержался у изображения богини, взиравшей из небытия с печалью в темных глазах, и после осмотра Царского кургана – высеченной в монолитной скале погребальной камеры, формой прохода напоминавшей кипарис, у древних греков считавшийся деревом мёртвых, до самого форта Тотлебен, в прошлом – главного форпоста юго-запада Российской империи, пристально всматриваясь в лазурную даль на горизонте, Иванович слушал Харчука, хваставшегося найденным в форте обломком кирпича с хорошо сохранившимся царским клеймом, и лишь оказавшись в небольшом поселке Эльтиген, от старых пирсов которого в конце гражданской войны уходили последние корабли с остатками белой гвардии, а в сорок третьем, высадившись в шторм под ураганным огнем свинца и стали, на этом месте вгрызались в землю десантные батальоны морской пехоты Черноморского флота, костями усеявшие вздыбленный яростью клочок русской земли, но так случилось, что весь интерес Харчука к дальнейшему исследованию Крыма отбила обычного вида колючка, внезапно вонзившаяся Харчуку в зад, когда, добравшись до оконечности полуострова, в крохотной бухточке, окруженной живописными скалами, любуясь открывавшимся видом на таявший в золотой дымке пролив, он по неосмотрительности уселся на камень и тотчас вскочил с гримасой боли на лице, и это ранение, полученное Харчуком, оказалось нешуточным и потребовало такого длительного лечения, что лишь полгода спустя, ближе к весне, Харчук уведомил Ивановича, что, будучи абсолютно здоровым, он готов возобновить путешествие, и заранее оговорив маршрут, в одно прекрасное утро выехав из Афродитовки, домчав до Симферополя, на окраине города, поднявшись на пригорок, Иванович и Харчук исследовали пустырь, носящий громкое название Неаполь Скифский, от которого осталось всего ничего-фундамент какого-то строения да башня, похожая на мавзолей с каменной нишей могилы царя Скилура, и постучав кулаком по земле, воочию представляя, что где-то здесь, прямо под ногами, или вон там – у оврага с пасущейся козой, лежит себе полнехонький кувшин боспорских статеров, Харчук был страшно разочарован, узнав от ковырявшегося в камнях с задумчивым видом загорелого экскурсовода, что жители Керменчика и других пещерных городов были такими бедными, что за отсутствием монет использовали круглые морские камушки, и натерпевшись от османов, после присоединения Крыма к России в 1783 г. гордые потомки греков и скифов снялись с родных мест и ушли искать счастье на малороссийскую землю, и уговорив Ивановича, не откладывая, ехать на мыс Тарханкут, спустя каких-нибудь три часа Харчук, воображение которого не знало границ, внимательно изучал останки греческих усадеб и скифских городищ со следами тарана на отшлифованных временем и убеленных солнцем руинах, хранящих молчание вот уже две с половиной тысячи лет, и ничего не ответив Ивановичу, вглядываясь с берега в морскую даль произнесшему мечтательным голосом: