Leon Rain - Семь смертей доктора Марка

– Ну, что у вас, Цалихин, вы хотели что-то спросить?

– Да. То есть нет, вот портрет товарища Ежова, куда поставить?

– Да прислоните уже к столу, экий вы несообразительный. Вы же советский студент, так будьте уверенней в себе, действуйте! Поняли мою мысль?

– Да.

– Ну вот и идите, завтра на занятия не опаздывайте. До свидания.

– До свидания.

Не сказал, боже, какой же он трус! Трус! Трус! Трус! Он достоин презрения всех советских людей! Он предал партию, Ленина, Сталина, он враг! Стоп, какой же он враг, если парторг сам сказал, что до суда человек невиновен? Так кого же он предал? А никого, потому что Мишка не может быть врагом, максимум – может заблуждаться по какому-нибудь вопросу. Может, он запутался по вопросу промпартии или ещё по какому? Жаль, что не обратился к Марку, Марк бы ему все положения разжевал и представил бы все выкладки со всех решений в лучшем виде. Ну и что, что он младше, это ведь не означает глупее, он ведь сейчас всё это учит не меньше чем саму медицину. Ведь невозможно представить хорошего врача, не владеющего основами марксизма-ленинизма и не знакомого с трудами товарища Сталина. Такой врач, без знаний, тех ещё дел натворит, Марк бы и сам такого не подпустил к больным. Это всё равно, что взять пещерного человека с его установками и дать ему людей лечить.

Марк всё ещё ощущал мелкую дрожь в ногах, и противный червячок не покинул его грудь, но на улице он вздохнул уже свободней, а отойдя от института на километр, уже почувствовал, что нависшая было над ним беда потихоньку начала рассасываться. Он уже начал верить в то, что поступил правильно, не поторопившись рассказать в парткоме о Мишке и дяде Евсее. А если что, то он так и скажет, что, мол, хотел признаться, да парторг сам сказал, что до суда человек невиновен. Мысль о том, что можно будет перевести стрелки на парторга, хоть и была не самой красивой, давала Марку передышку в принятии решения, а сам себе он врать не мог. Признаваться ему никак не хотелось. Приняв окончательное решение не признаваться, Марк с облегчением зашагал прочь быстрыми шагами, энергично размахивая портфелем в такт ходьбе.

Всё, прочь все плохие мысли, он не признался в том, в чём и не должен был, его личная совесть чиста перед партией и народом! Нужно сосредоточиться на учёбе, это сейчас самое важное. Он будет лучшим, и никто не посмеет подумать, что у него что-то нечисто. Скоро годовщина Октябрьской Революции, и он пойдёт со всеми вместе в колонне, и они все вместе будут кричать «ура», проходя перед трибунами. Хорошо, что их уже не гонят на репетиции, как первокурсников. Нужно будет позаботиться о том, как бы подостойней и повеселей отметить праздник после демонстрации. И желательно отметить его вместе с девушками. И необязательно приглашать только своих однокурсниц, есть симпатичные и помладше и постарше. А несимпатичных и вовсе приглашать не стоит, какой с них толк? Правда, учится вместе с ними племянница ректора, ужасна до безобразия, но кто ж посмеет не пригласить Томочку, кому хочется иметь проблемы с экзаменами или вообще вылететь? Да и девка Томка неплохая, умеет перед дядей словечко замолвить. Но Марку-то что, он учится хорошо, пусть другие перед ней стелются. Ему бы к Ирочке Верниковой подкатить, вот это было бы дело. Да только пустой номер, Ирочка нарасхват. Ну ещё бы, красавица! Господи, он как вспомнит её серые глаза, обрамлённые нежными пушистыми ресницами, слегка вздёрнутый кверху носик, ямочки на щёчках – умереть от умиления! Но Ирка вовсю пользуется своей внешностью, говорили даже, что и с парторгом она того. Но кто поверит, Ирка молоденькая, а парторг больше чем вдвое старше. Правда, Ирка учится неважно, но не отчисляют её, да и оценки все вовремя выставлены и даже стипендию получает, хотя Ольгу Нечаеву лишили за неуспеваемость, а она лучше Ирки учится. Нет, мечту об Ирке придётся оставить, не по зубам. И так чуть на разговор с парторгом не нарвался, а из-за Ирки, если правду говорят, он его и без органов со свету сживёт. Может быть, в очередной раз помириться с Ларисой? Она же всегда его прощала. Что ж, очень может быть, что он так и сделает.

Месяц до праздника пролетел за учёбой и разными организационными делами по комсомольской линии. Да и с парторгом за это время Марк пересекался, здоровались, пару раз он Марку даже руку пожал. Рука у парторга солидная, ладонь большая, крепкая, как и должна быть у старого большевика, не то что у профессоров, чьи руки тяжёлого труда не видели и шашкой не орудовали. Мягкие дряблые руки интеллигенции, такие медицине научат, а вот воевать за революцию уже нет, силёнок не хватит. Какой всё-таки классный праздник, годовщина революции! Всё красным расцвечено, народ весь улыбается. Ещё бы, все уже приняли по соточке для настроения и ждут окончания демонстрации, чтоб отметить как следует. Даже студенты уже приложились, Марк тоже выпил пару рюмок вина, зажевал куском булки. Повеселело, и даже некрасивая Тамарка, ректорская племянница, похорошела в его глазах. Даже мелькнула шальная мысль, а если. И тут же отогнал от себя, хотя, конечно, в таком случае и работа на кафедре была бы обеспечена, и квартиру или хотя бы комнату от института дали бы. Но нет, этак каждый день пить придётся, но улыбнуться ей – почему бы и нет, ведь сегодня праздник для всех, и для него, и для Томки. Мишка арестованный только как сейчас празднует? Жалко парня, но сегодня праздник, а стало быть, вон дурные мысли. К тому же договорились встретиться у Томки дома, будет весело, компания собирается большая и весёлая. А если ещё заглянет сам ректор и запомнит, кто у его племянницы в гостях был, а следовательно, и в друзьях состоит, то лучшей встречи праздника и не нужно. А сегодня профессора хоть и не пьют со студентами, но и замечаний особых не делают. Да и что сказать студенту, который за годовщину революции выпил?

Ну всё, тронулась колонна, подняли плакаты и портреты. Оркестр звучит, так и хочется маршировать под него, да не просто маршировать, а где-нибудь в освобождённой Испании или Германии, да не просто так, а чтоб местное население приветствовало и вином угощало. Ничего, придёт час, не такие мы люди, чтоб братьев своих рабочих по всему миру бросать не произвол судьбы! Мы советские люди, а значит, до последней капли крови, желательно, конечно, не своей. Ой, что-то мысли путаются, видно, третья рюмка была немного преждевременной.

– А? Что? Вы мне?

– Да, Цалихин, вам! Поднимите уже свой край транспаранта! Скоро мимо трибун пойдём, вы что, хотите, чтоб там обратили внимание, кто криво несёт?

– Сейчас сделаем! Так ровно?

– Ровно, только не опускайте! Стыдно должно быть, комсомолец, а уже нализались с утра пораньше!

– Так я что, праздник же, сегодня трезвых быть не должно! Кто за революцию не пьёт, тот, ой, извините, профессор, вы ведь не пьёте, тот… ну да, тот за революцию ест!