Александр Телегин - Над меандровой рекой

Они выпили и потянулись за мясом. Я не выдержал и, забыв о своём достоинстве, просительно заскулил. Граф Санька в ответ на мою скромную просьбу бросил в меня смёрзшимся снегом. Но куда ему! У меня отменная реакция, я увернулся весьма грациозно, гавкнул, назвав всех троих дураками, и отошёл прочь со всем вернувшимся ко мне достоинством.

– Пиф! Пифуша! – услышал я сладкий голос Виктории Павловны. – Пошли домой.

Эх! Если бы я её послушался! Жизнь моя потекла бы совсем по иному руслу! Но я не послушался. Хозяин Воронка, Тимоха Блажных, который летом пасёт немногочисленное стадо обленившихся моих односельчан, набрал полные сани народу и помчался по улице под звон бубенчика, под гармошку и песню седоков. Целая свора собак понеслась вслед за санями – мог ли я не присоединиться к ним!?

Не помню, в скольких заездах я участвовал, но помню, что был доволен и счастлив, как никогда! Счастливый и голодный, возвращаясь после обеда домой берегом Карагана, я вспомнил, что Виктория Павловна спросила меня недавно:

– Как ты думаешь, Пифуша, в этом году будет наводнение?

И я решил провести гидрологическое обследование речки, и доложить хозяйке о его результатах, чтобы вместе с ней сделать соответствующие выводы. Спустившись с высокого правого берега, я сразу увяз по брюхо в снегу. С одной стороны, это было плохо, потому что снега в русле было жутко много, с другой стороны, он был не очень плотным, раз я легко провалился. Следовало произвести несложные расчёты, чтобы оценить объём талой воды, чего я, естественно не мог сделать, не имея под рукой калькулятора и соответствующих таблиц. Но предварительные мои выводы заключались в том, что наводнение маловероятно.

Я рванулся, но увяз ещё глубже. Тут мне стало страшновато. Я барахтался изо всех сил, но продвижение моё к берегу было ничтожным. Передохнув и включив соображаловку, я понял, что двигаться надо не к своему высокому берегу, а к низкому левому, где снега, естественно было меньше. Собравшись с силами, я проделал этот манёвр, и он оказался успешным. Я вырвался из снежного плена, отряхнулся и, похвалив себя за недюжинный ум, побежал к подвесному пешеходному мостику. Пропустив возвращавшуюся с выборов толпу электората, я перемахнул мостик и оказался точь-в-точь против калитки усадьбы Саньки Кочина 7 7 С того дня я стал называть её графской усадьбой (прим. автора). . Она была открыта. И я в неё зашёл.

У нас, собак, есть врождённая тяга залезать во всё открытое: в дверь, калитку, пролом в стене или ограде, в дыру, в нору, в логово – думаю, это рудимент нашего охотничьего прошлого. Я забежал в графскую усадьбу без всякой мысли и цели. Прямо передо мной, на расстоянии трёх прыжков чернело чрево курятника, с гуляющими курами, белыми от природы и грязными от Санькиного ухода.

Напомню, что я ушёл из дому, не позавтракав, пропустил обед и был очень голоден. Что ждало меня дома? – Кусок заплесневелого хлеба, миска воды или посудные обмывки – и то, если хозяева не забыли и вынесли их к моей конурке! Поймите правильно, я не жалуюсь – когда Сергей Петрович выпивает сколько следует коньяку, он угощает меня и коньячной колбасой, и красной рыбой, и шашлыком, но трезвым он часто вообще забывает меня покормить, а Леночка и Виктория Павловна полагаются на него, в результате чего у трёх хозяев собака не кормлена.

Приняв всё это во внимание, вы не должны удивляться, что я совершенно потерял рассудок. Я знал, что свежая курятина – это необыкновенно вкусно. Я пробовал! Был такой грех, я уже скушал до этого соседскую курочку! Нет, не Санькину, а другого соседа – Игоря Николаевича Блинова – главного агронома ООО «Александровское».

Итак, оказавшись во дворе графа и увидев его кур, я вихрем ворвался в курятник и стал носиться за этими тварями, дурней которых нету во всём птичьем царстве. Поднялась пухо-перьевая буря, в минуту запорошившая мне глаза. Щёлкая зубами направо и налево, покусав и перекалечив несколько кур, я наконец твёрдо ухватил за хрустнувшую шейку одну из них и поволок к выходу. Но выбраться наружу мне не удалось, потому что в дверях стоял Санька с ломом, которым он стал лупить направо и налево с очевидной целью пробить мне голову или сломать позвоночник, что было для меня неприемлемо.

Бросив свою добычу, я стал весьма ловко и грациозно, как тореадор от рогов разъярённого быка, уворачиваться от Санькиного лома, которым он с пьяных глаз попадал не по мне, а по своим же курам, убив несколько штук насмерть и многих покалечив. Наконец, он потерял равновесие и повалился на забившегося в угол курятника петуха, вмяв его в помёт. Я воспользовался его неловкостью, выскочил в светлый проём двери и пустился наутёк во всю прыть моих лап.

Дома у входа в конуру стоял тёплый суп с накрошенным в него хлебом, а рядом с миской в беспорядке были разбросаны куриные косточки (подлец Василий не преминул воспользоваться моим отсутствием и покопался-таки своим нечистым рылом в моей еде). Но я, как пёс умный и образованный, понимал, что совершил нечто ужасное, за что могу поплатиться самой своей жизнью. Забыв о голоде, я забился между гаражом Сергея Петровича и прислонёнными к нему листами шифера.

Городской читатель вряд ли поймёт мой ужас. Для него собака, живущая с ним под одной крышей, питающаяся с ним с одного стола – член семьи. Дважды в день он гуляет с ней по чистым улицам города с лопаткой и пакетом. Её лечат специально выученные врачи с сертификатами, которым платят за это десятки тысяч рублей. Он оплакивает смерть домашнего питомца два или даже три года, и ему непонятно, как можно ставить на одну доску собаку и глупую бесполезную курицу. Но нет, городской читатель, у нас в деревне всё наоборот, и рядом с куриной, гусиной и прочей пернатой жизнью, наша собачья ничего не стоит!

Собака может прыгнуть хозяевам или их гостям на грудь и заляпать грязными лапами дорогие костюмы и шубы, сдёрнуть в необузданном веселье в пыль только что выстиранное бельё с верёвки, нагадить на крылечке, да Бог знает, что ей простится, но если придут соседи и потребуют казнить её за удушенного петуха или задранного гуся, то всё – страшная казнь её не минует.

Это я знаю по собственному опыту. Я уже говорил, что съел однажды соседскую курицу. Это было предыдущим летом. Я лежал под кустом вишни и дремал. Просыпаясь, я посматривал сквозь забор на соседских кур-пеструшек, которых у Игоря Николаевича было штук сто.

Они ходили по заросшему травой двору и очень мне нравились. Одна нашла дыру в заборе и оказалась на нашей территории. Я замер, сердце моё учащённо забилось. Она была аппетитная, жирненькая, с жарким красным гребешком, белыми щёчками и жёлтыми ножками. Увлёкшись преследованием какой-то букашки, она не замечала меня и подходила всё ближе и ближе. Обойдя вишнёвый куст, пеструшка оказалась прямо передо мной. В нос мне ударил запах горячий птичьей крови. Я прыгнул и прокусил ей гребешок. Она отлетела и закувыркалась в траве.