Инна Рогачевская - Роман за жизнь, или Секреты из-под занавески

Моя мама прибежала последней. Она стояла в дверях с распахнутой грудью, к которой присосался сопливый Сеня.

– РАхель Абрамовна, шо вам кричать, пугать улицу! Посмотрите на детей! На них нет цвет лица!

Бобэ (бабушка) Рахель громко высморкалась в передник.

Мама перэдала «тринадцатого» отцу и подошла к нам несчастным новобрачным.

– Дети, – сказала она, – бэкицер (короче) вам надо отдохнуть. Когда будут силы, ви поймёте про между собой, шо делать. Надо любить друг друга, обнимать. Приласкать. Можно поциловать крэпко в губы, это даже хорошо, если не противно. Ми сейчас уйдём, а ви, пожалуйста, сделайте хоть шо-нибудь.

И ми сделали, как мама велела.

"Всегда плохо не бивает", – говорил мой умный папа, знающий толк в жизни.

Ми привыкли спать вместе – спина к спине. А через месяц или больше, увидев Розину сиську, випавшую из виреза ночной рубахи, я почувствовал в сибе другие проявления и желания организма. Той ночью и случилось всё то, шо должно было произойти мэжду мужем и женой брачной ночью.

– Дедушка Яков, что было потом? – слушательницы поменялись.

Кто-то ушёл домой кормить детей, кто-то убежал по делам. В сквер пришли другие мамаши, с интересом слушая рассказы старого еврея.

– Когда? – он приоткрыл глаза, смачно зевнул.

– Яков Хаймович, расскажите историю про рубашку, – настаивали они, слушая не в первый раз рассказы старого Якова, но с каждым днём истории обрастали новыми событиями, красками, эпизодами, словно за ночь он переписывал жизнь заново.

– Рубашку? – он окончательно проснулся. – Это моя любимая история, – повеселел старик. – Ми жили в Одессе.

– Когда вы переехали из Жмеринки в Одессу?

– Причём здесь Жмэринка? Миня там никогда не было.

– Вы же говорили….

– Не обращайте внимания на мелочи. Жмэринка. Ах да, там, кажется, родился мой папа, а жили ми всегда в весёлом городе Одессе. Я работал на фабрике по пошиву одёжи. Кстати, именно там, в мине проснулся портной. Порой я тайно проносил за пазухой кусочки материи: остатки, обрэзки, из которых моя Розочка шила скатерти, продавая на базаре. Она так радовалась, шо мине хотелось принести ей не только кусочки, а весь рулон ткани, лишь бы она мине улыбалась. Бывало она не шила скатерти, а бэрежно складывала кусочки ткани в сундук.

– Шо ты с ними хочешь делать? – интересовался я, глядя, как она внимательно рассматривает каждый из них.

– Я сошью тибе праздничную рубаху, когда наберётся достаточно кусочков ткани. Такой рубахи не будет ни у одного одесского еврэя, поверь мине.

И я ей верил. Я обнимал свою пухленькую женушку, с удовольствием целуя в нос, где сбоку сидела большая коричневая бородавка, которая мине так нравилась.

И она таки пошила рубаху. Какая это была рубаха! Ни у одного одессита такой рубахи не было, шоб я так жил. Она была сшита из разных по размэру обрэзков ткани, но подобраны они были так искусно, шо составили единый рисунок. Увидев миня в новой рубахе, моя мама спросила:

– Яша, шо ты вирядился, как пугало? Где глаза и вкус твоей Розы? Азохен вей!

– Тише мама. Это подарок. Не портите мине настроения, а Розочке талант.

Мама всё поняла, прикрыв ладонью рот. Она даже всплакнула от чувств, положив голову отцу на плечо.

Они всё понимали родители мои. Имея дома целую шоблу детей, отец с матерью всегда находили для нас врэмя и любовъ.

– Яков Хаймович, расскажите, как вы стали артистом, – требовала публика.

– Перэд тем, как стать хорошим портным, я таки один раз имел за счастье стать артистом!

Среди братьев, главный по талантам, был наш старший брат Семён. Он с детства много читал, любил сочинять рассказы. А как он врал! Это ж было шо-то! Но он називал это фантазией – смешное слово. Из-за этих фантазий страдал его тухес, на котором оставались следы от отцовского рэмня. Но врать или фантазировать, как он это називал, Семён не перэстал. Артист! Он рОдился артистом! Кроме работы на железнодорожной станции, где он водил этот ужасный паровоз, он был главным артистом в театре художественной самодеятельности. Один раз он пригласил нас на спэктакль, которому был рэжиссёром. Ви сибе прэдставляете? Мой брат к тому врэмени уже стал главным режиссером всего театра! Вся семья пришла на прэдставление. Нас, как почётных гостей, усадили на пять пэрвых рядов. Жена Семёна, отец с матерью и младшие братья сидели в центре пэрвого ряда, положив локти на сцену, шобы лучче видеть. Семён очень волновался и его можно било понять. Не каждый раз в зале сидят такие гости!

Но шо-то пошло не так. Артист Колька Нос получил понос и бегал в сортир каждые пять минут. Вийти на сцену он не мог. Колька не мог би дойти до сцены, не говоря о том, шоб играть, прописанную для него Шэкспиром, роль прынца Гамлета.

Ми с Розой устроились в пятом рЯде и приготовились смотрэть спэктакль.

– Яков! Яков! – Семён с потным, взволнованным лицом махал мине со сцены рукой, вопя на весь зал. Народ взбодрился и стал аплодировать, решив, что прэдставление начинается.

– Виручай, брат, – сказал Семён. – Колька обосрался. А у меня Гамлет! Сиграешь?

– Та, шо за вопрос? – согласился я, не раздумывая. – А шо надо делать?

– Яшка, не делай мине нервов. Их есть кому портить, – зашипел Семён. – Надо играть роль! Помнишь, как мы в детстве рожи соседке Ханне строили, придумывали всякие дурости о её толстой дочке, а она драла её рэмнем по попам, за то, шо водится с нами?

– Ну помню.

– В таком разе ты знаешь, шо делать, – выдохнул облегченно.

Семён, рассказал вкратце содержание страшной трагедии жизни прынца. Я до того дня не знал, шо на свете есть такие ужасные семьи. Какой кошмар! Ви читали Гамлета? – обратился к девушке, сидящей рядом на скамейке.

– Конечно, мы в школе учим зарубежную литературу.

– Шо ви говорите? В наше врэмя… Кто учил в наше врэмя зарубэжную литературу? Я вас умоляю…

Миня очень расстроила судьба несчастного Гамлета. Ви знаете, шо там все умерли!? – воскликнул Яков с глазами полными слёз. – Азохен вей! Шо им не жилось? Шо им болело?

– Власть.

– Ви таки немножко правЫ. Власть. Все хотели быть королями? Ой, вей.

– Яков Хаймович, что было потом? – спросила девушка.

– Запомни, – шептал мине на ухо Семён, – если забыл роль, говори своими словами. Зритель должон тибе верить. ШЭкспира никто не читал. Так я тибя прошу, сделай виражение лица и расскажи всем, как хреново жилось прынцу в условиях феодализма.

Я согласился, а шо было делать? Надо же виручать брата и несчастного прынца!

Каждые пять минут зал взривался аплодисмэнтами. Зрителям особенно понравился монолог, который я – прынц Датский, читал со сцены своими словами. Шо я мог рассказывать сидящим в зале людЯм, если сам до этого вечера никогда не читал ШЭкспира? Это было моё первое знакомство с великим писателем и его несчастным Гамлетом.