Лариса Суворова - Игра с мечтой

Я понятия тогда ещё не имела, как целоваться правильно, а как неправильно, что там нужно делать губами, языками и всем прочим, но то, чтобы это «Увидимся!» наступило опять, как можно скорее, я уже мечтала.

Естественно, я очень быстро поняла, что Раф был готов прикоснуться своими восхитительными губами практически ко всем мало-мальски привлекательным девичьим лицам нашего двора от пятнадцать до тридцати. Да, да! Он был таков, наш Раф. Высокий, не противно худой, как многие ребята в этом возрасте, а с прекрасным мощным телом в золотистом пушке природного блондина. Волосы красиво, прямо-таки художественно завивались над высоким лбом и магическими голубыми глазами. Умом он не блистал, но тупицей тоже не был. В общем, чисто внешне – нордический бог, внутри – просыпающийся Казанова.

Мне повезло. Я получила первый поцелуй в своей жизни от красивого мальчика, без свидетелей, не будучи пьяной, или принужденной к этому. В общем, этот поцелуй очень сильно повлиял на моё представление о страсти и чувственности.

Таню в детстве нельзя было назвать даже хорошенькой, а ещё и избыточный вес.

Они были похожи с сестрой чертами лица. Но Катя была мелкая, худая, русоволосая, голубоглазая. В мамину масть, одним словом. А Таня мастью и комплекцией пошла в папу: его мощью в теле, цветом волос – светлым, но с выраженным рыжеватым оттенком, рыжеватыми же бровями и янтарным цветом глаз. Не ореховым или карим, нет, именно янтарным. Носы у обеих сестёр были короткие и настолько четко очерченные, что когда я впервые с Таней нормально разговорилась, то сразу спросила: «Ты пластику делала?» Таня оторопела, так как к тому моменту она, действительно, делала пластику, но не предполагала, что это можно заметить. Когда она поняла, что речь о носе, она рассмеялась и сказала: «Нет, стопроцентно мой!»

Всё портила нижняя часть лица: подбородок был маловат и сразу переходил в шею. Через пару лет Таня покажет фото своей семьи, и станет очевидно, что это ей досталось от бабушки, папиной мамы. Крупный рот обнажал, когда она смеялась, неровные зубы. Однако, комплексами по поводу внешности Таня не страдала. Она считала себя хорошенькой, а убойное чувство юмора и широкий кругозор привлекали к ней многочисленных друзей и подружек.

Рослую Таню с её мощным телосложением охотно приняли в гандбольную команду школы, и практически сразу она стала капитаном. Характер соответствовал: настойчивая, целеустремленная, неконфликтная, смешливая. В общем, в команде она точно была лидером и звездой. Сила в её богатырском теле была недюжинная. Команда побеждала год за годом на соревнованиях школ Подмосковья.

Определенная популярность у Тани среди парней была. Среди тех, кто не боялся показаться смешным на фоне её роста. С Таней не было скучно, из-за полноты она не переживала. На диетах не сидела, что ценят мужчины в любом возрасте. Недотрогой, в отличие от сестры, на которую оказало влияние специфическое детство, тоже не считалась.

Однако, сказать, чтобы Таня, как многие другие подруги и одноклассницы, мечтала о любви, поцелуях, объятиях и подобном было бы большим преувеличением. На фоне происходящего дома её основными желаниями были – нормально есть, спать, учить уроки, и чтобы при этом тебя никто не трогал. В общем, спокойствия и, в какой-то мере, даже одиночества хотелось Тане больше всего остального.

В школьные годы отношения с ребятами складывались, к её удовлетворению, как товарищеские. Её спокойный дружественный настрой, заливистый смех, простой, без ехидства или насмешки юмор способствовали тому, что создавалась атмосфера, лишенная кокетства, неловкости или неоднозначности. Парни в школе редко бывают настойчивы, они ещё довольно робкие, поэтому Таня тогда не придавала большого значения тому, что поклонники малочисленны.

Но правила у Тани определенные сформировались. Так, она считала поведение парня не мужским, если он не платил, когда они вместе шли в кафе или если он приходил в квартиру с пустыми руками (как только они с сестрой стали получать какие-то деньги после окончания техникума, сразу же съехали из родительской квартиры).

В силу всего вышесказанного Таню всегда привлекали, скорее, молодые мужчины, чем ровесники. Но и тут не особо складывалось, так как у мужчин к Тане были, как она это сама обозначила, «постельные требования». А ещё ей хотелось быть для них единственной. Соперничать в её планы не входило. Она заявляла: «Я в гареме жить не хочу». Поэтому без волнения и отчаяния спокойно ждала, когда объявится, тот, кто нужен ей и кому нужна одна она. Таня всегда была уверена, что «свой» никуда не денется.

У меня взросление началось по самому жёсткому варианту. Убили моего брата.

К этому времени мы жили в одном районе, но в пятнадцати-двадцати минутах езды друг от друга на троллейбусе. У него с женой уже родилась дочка, и я любила их навещать, так как роднее и ближе Серёжи никогда никого не ощущала. Здесь мне были рады в любое время дня и ночи. Его жена Оля была между нами посередине по возрасту, очень любила брата, понимала, как ей повезло, что он уже состоявшаяся личность и мужчина, ответственный за свою семью.

В общем, когда я появлялась на пороге, то первым делом меня встречали объятия брата, потом меня неизбежно кормили, потом я возилась с племянницей и делилась с Олей эпизодами школьной жизни, разбирала ссоры с подругами, если таковые вдруг случались, рассказывала о своих симпатиях. Серёжа просто был рядом в этой малогабаритной квартире, и само его присутствие создавало в душе чувство защищенности и уюта в душе.

Мы созванивались регулярно по городскому телефону. К счастью, и в нашей квартире, и в Серёжиной телефоны были. Звонками не надоедали, но пару раз в неделю звонили друг другу обязательно. Как раз накануне вечером мы поболтали с Серёжей о моих планах на зимние каникулы. На улице моросил ноябрьский дождь со снегом, и сидеть в кресле с трубкой у уха и представлять, как в первые дни нового года мы вместе с его маленькой дочкой пойдем в цирк, было очень приятно. Поэтому когда на следующее утро, часов в семь, раздался телефонный звонок, и папа, готовясь на работу, сказал: «Лика, возьми, пожалуйста, трубку», я сильно удивилась, услышав голос Оли. Голос был Оли, но звучал он так, будто это была не она. Обычно жизнерадостный, молодой и звонкий, сейчас голос глухо и ровно произнёс какие-то странные слова: «Лика, вы с папой должны приехать. Ты посидишь с Настенькой, а нам с папой надо в милицию. Серёжу убили».

Наверное, в тот момент Оля посчитала, что я уже взрослая, и меня не надо готовить, прежде чем сказать такую ужасную правду. Или она совсем в ту минуту не думала ни о чём другом, кроме того, что её жизнь с маленькой дочкой, в которой они были защищены и любимы, рухнула и исчезла навсегда. Одним словом, мои эмоции её точно не волновали. Я, с трубкой у груди, ещё не до конца осознав всё происходящее, сказала папе: «Папа, звони на работу, что ты не придёшь. Тебе надо с Олей в милицию. Серёжу убили».