Лариса Суворова - Игра с мечтой

Как она находила на всё время, мне непонятно и сейчас. Ведь шила она не только себе, но и нам с сестрой. Правда, мы участвовали, как могли: рано научились обметывать края, так как оверлока у машинки не было, и чтобы изделие получалось аккуратным с изнанки и долго носилось, края надо было обмётывать вручную.

Больше всего в маме я ценила её веру в нас, своих детей. Наши слова не подвергались сомнению. Нам верили. Так же, как верили в наши таланты и способности. Наверное, поэтому, мы старались в глазах родителей быть такими, какими они нас видели. Сестра окончила школу с золотой медалью. Я хоть и не получила медаль, но это был тот момент в системе образования, когда серебряные медали ещё не ввели, а восемь золотых для одного класса посчитали слишком много. В общем, отбор был строг: считали текущие тройки в журнале. У меня была парочка таковых. Медаль я не получила. Но это будет позже, А когда в восьмом классе я участвовала в городской олимпиаде по русскому языку, то заняла первое место. Придя домой, я увидела, мой любимый торт на столе. «Мам! А почему тут этот торт?» – спросила я. «Потому что я не сомневалась, что ты победишь», – ответила мне мама.

Не знаю, получилось ли у меня стать такой мамой для своих детей. Сомневаюсь, хотя старалась. Но, может, в силу того, что родила я в девятнадцать лет и сразу двоих, моих близняшек, то и стиль отношений был немножко другой. Я ещё не чувствовала себя саму взрослой и боялась, чтобы они это не почувствовали и «не сели мне на голову». Поэтому придумала себе роль лидера мини-отряда, и вела себя как старшая сестра, имеющая право командовать, потому что старшая.

Но о том, как они видели и видят меня, наверное, лучше спросить их самих.

А какой я вижу свою маму, я рассказала. Да и для всех наших с сестрой друзей, а потом и для наших детей, она – образец человека, который по моторике, как «перпетум мобиле»; по возможности найти общий язык с любым человеком – она лучший психолог на свете; по тому, как она выглядит в свои почти восемьдесят – она под стать Майе Плисецкой, просто без финансовых возможностей последней, но с той же осанкой, стройностью и стилем.

«Она его снова «пилит», – сказала Таня, обернувшись к сестре. Катя была старше на год, но к данному моменту Таня переросла сестру уже на целую голову, и из-за того, что всегда помогала ей отбиваться от дворовых мальчишек (хотя сестра сама их заводила), чувствовала себя старшей и вела соответственно.

Сейчас разговор шёл о родителях в соседней комнате. Сколько сёстры себя помнили, эта сцена повторялась изо дня в день. Только если в начале, когда они были совсем маленькие, многие слова для них были бессмыслицей, то с каждым годом оставалось всё меньше, чего они не понимали. Отец, не самого высокого роста, но могучего телосложения, сидел на софе и даже не пытался увильнуть от матери, которая громко вопила и пыталась ударить его то в плечо, то в бедро, в общем, наносила хаотичные удары. Он только просил: «Паша, (маму звали Полина) потише, девочки ведь рядом».

Причин было всегда две. Первая – отец выпивал. При этом он не становился мерзким слюнявым типом. Вовсе нет. Да и деньги он пропивал не все. Достаточно приносил. В квартире всё было, И в отпуск они с матерью на море ездили. Дочерей он любил, и всегда старался рассмешить. И со смены (он работал водителем) всегда приносил для детей что-то вкусненькое. Но у матери были какие-то свои счёты, которые девочки поначалу не понимали «Вовка, у тебя майка опять наизнанку, и ночью от тебя опять толку не будет никакого». То, что с каждым прожитым годом сестры стали понимать яснее, вгоняло их в краску. А потом привыкли. Отец уже не всегда приходил на ночь, и девочки его понимали: любовь в этой квартире исчезла совсем. Не только между родителями, но и по отношению к ним.

Мать, отработав смену в столичном колледже, где она была в списке лучших педагогов, приезжала домой и изобретательно устраивала какие-то странные спектакли. Вместо того, чтобы накормить голодных сестер (готовить они научились рано, но ведь нужны деньги на продукты), она доставала из шкафа нарядную ночную сорочку и объявляла: «А теперь, пошли из квартиры вон! Ко мне сейчас придет любовник, ведь ваш отец ни на что не годится». То, что с мамой лучше не спорить, чтобы она не стала громко, на всю лестничную площадку, голосить, сёстры уяснили быстро. Набросив верхнюю одежду, они мчались из дома прочь, зная, что никто сейчас не придёт в эту квартиру, но, вероятно, маме, от этого спектакля станет легче.

Повезло им сильно в одном: на первом этаже дома в ближнем Подмосковье, где они жили, находилась библиотека с читальным залом. Их туда всегда пускали. То, что девочкам не хотелось, чтобы все знали подробности жизни их родителей, казалось, шло вразрез с желанием матери, которая ходила и к отцу на работу, требуя от его начальства «приструнить этого кобелюку», и к той «потаскушке», где отец мог в уюте поспать после смены, предварительно пропустив бутылочку. В общем, округа была в курсе всех событий Таниной семьи. Благодаря времени в читальном зале, Таня и Катя росли начитанными и уроки делали исправно, и очень прилично учились. Тяжелее всего было зимой, когда мать могла уже поздним вечером устроить подобную сцену, а читальный зал был уже закрыт, и девчонки мерзли, стоя в подъезде. Когда же она их, наконец, впускала, то есть хотелось так, что сводило животы, но нужно было быстрее прошмыгнуть в постель и спать.

Потом вдруг отец появлялся в квартире опять, и становилась и сытнее, и уютней. На лето он отвозил их в деревню к бабушке, в Липецкую область. Там был замечательный дом, выстроенный на века из толстенных брёвен, с печкой, которую сложил дед, по призванию печник. Здесь девочки отъедались, отходили от подмосковных будней и душой, и телом.

Здесь же первый раз с Катей случилось то, что поначалу очень Таню напугало. Как-то посреди ночи она была разбужена громким криком. Когда Таня вскочила с постели, то увидела, что Катя сидит в кровати и очень громко кричит. Она подошла к сестре, взяла её за руку, погладила по плечам, прижала её голову к себе и успокоила. Но с тех пор ночные крики Кати стали повторяться довольно часто. Никто из взрослых сильно этим не озаботился, и они продолжались ещё очень долго, до тех пор, пока сестры жили вместе. Дальше были определённые изменения, но об этом позже.

В этой же деревне обитала не только родня отца, но и матери. Две её сестры со своими мужьями, которые общаясь с девочками, задавали такие вопросы, что Тане хотелось затаиться и молчать. Уже тогда она очень тонко чувствовала недобрую зависть, исходящую от тёток. Ведь только матери удалось так удачно перебраться поближе к столице, когда папа нашёл там работу на военном заводе шофером при начальнике. Да и квартиру от завода получить удалось. И мать там несколько лет на этом заводе проработала, прежде чем случилась перестройка, на заводе начались беспорядки, и родители освободились от пожизненной принадлежности к «почтовому ящику» (так тогда называли военные учреждения). Катя была не столь проницательной и охотно делилась любыми семейными событиями со всей родней. Тётки ей явно благоволили больше, видя, что Таня себе на уме.