Андрей Киров - Незапланированный адюльтер

Хотел я ей тогда сказать: «Хватит туфту-то гнать, Тамара, мне-то сказки не рассказывай, комсоргом ты там была или ещё кем, пизде-то ведь по барабану, она своего требует… Или тебя этому в школе не научили… как грамотно с ней приводить в рабочее состояние… Знаю я вас, ханжей, в тихом омуте крокодилы плавают», – но промолчал… Есть такие бабы: стреляй в них из автомата – ни за что не признаются в своём постыдном поведении наедине с зеркалом… Понятно, стыдно бабе – замужней женщине, уважаемой гранд-даме, матери двух взрослых дочерей и внучки, бывшему серьёзному, ответственному комсоргу со значком Ленина на груди – признаться чужому человеку, и даже не слесарю-психотерапевту, набитому, как осёл, фрейдовой словесной мусоркой, что балуется пальчиком, тем более при живом муже.

А ещё лет восемь-десять назад с Петей мне «ездили по ушам», как много счастья в их семье, и телевизор японский, и дорогой видеомагнитофон «Пионер», тоже японский, и проигрыватель пластинок, и микроволновка, и куча дорогих виниловых пластинок; я когда в гости приходил, Петя пьяный: «Чего, Витёк, хочешь послушать: Deep Purple, Pink Floyd, Led Zeppelin, Uriah Heep или ещё чего?» И автомобиль – все дела, привёз из Германии после взятия во второй раз Берлина (первый-то раз, напоминаю молодёжи, его взяли в 1945 году наши деды и отцы), и поесть хорошо готовит… когда была помоложе и не так злоупотребляла алкоголем. А Петя если и злоупотреблял, то со стороны незаметно было их внутреннего негатива отношений…

Но после двух-трёх выпитых стопок между нами мальчиками-девочками раскололась, падла, что да, балуется пальчиком, но сделала оговорку: от случая к случаю, когда Петя пьяный храпит на диване, в качестве, так выразиться, моральной компенсации за отсутствие нормальной семейно-прикладной сексологии (редкие перепихоны по пьяному делу не в счёт), а по большому счёту – за отсутствие вообще какого-либо, ну хоть бы редкого, но регулярного секса.

Дальше – больше: после ещё двух выпитых стопок водки она разоткровенничалась и призналась как на духу, что за двадцать лет (за 20! Врубаетесь, господа офицера́?! Считай, вся жизнь!) супружеской жизни с этим козлом – так и сказала про мужа в присутствии его друга (вот так, что некоторые прекрасные, и не то чтобы очень, замужние дамы про нас говорят за глаза между ними, девочками) – она ни разу – НИ РАЗУ! – не испытала оргазма (ебануться с колокольни три раза!), каковой по всем законам отношений между полами, находящимися в длительном, затяжном пребывании в одной лодке среди волн и бурь совместной жизни, а тем более по законам природы должна испытывать женщина, находясь в близком контакте с мужчиной для счастливых гармоничных отношений, ежедневного хорошего самочувствия и здоровья, а не как двое разнополых животных в одной норе, ненавидящие и кусающие друг друга, однако и не расстающиеся из-за страха одиночества и в силу инерции многолетней привычки… Ни разу он её не употребил как следует (бедняжка, мне её даже стало жалко, про таких говорят – соломенная вдова; я теперь понял, про каких это женщин идёт речь, а когда был маленький, если слышал такое словосочетание, не понимал). Это даже ещё такой женщиной быть хуже, чем просто одинокой… Одинокая – НИКОГДА не имевшая секса с мужчиной – и не знает, что это такое – притерпелась к своему несчастью, и уже наполовину горе сгладилось, тем более работать по домашней работе не надо, обслуживать эту неблагодарную скотину – в смысле, мужа или сожителя, – смотреть ежедневно на его пьяную морду, а нередко и самой получать от него по лицу…

И по этой причине, что её муж не дал ей себя почувствовать стопроцентной женщиной хотя бы один-два раза за такой длительный промежуток времени, за какой Володя Ульяноff (это который Ленин-Лукич) со товарищи успели сделать революцию (интересно, Надя Крупская тоже всю жизнь без секса сидела? Скорее всего, да, чем нет… На пару с Инессой Арманд – Володьке некогда было, революцию надо было делать…), вот так наши русские женщины всю жизнь и живут на голодном пайке в том самом смысле, поэтому и феминизм набирает обороты: один всю жизнь пьёт, другой революцию делает, а третий и пьёт, и перестройку делает, чуть Биллу Клинтовскому Сибирь за литр не толкнул, – конечно, у несчастной российской женщины голова пойдёт кругом, – она и начала пить водку.

А Володька вон Маяковский, хоть и был с ярко выраженным поэтическим талантом, вдвоём, на пару шарили Лилю Брик с её мужем, блудливую некрасивую дэ. Я не понимаю такого верзла. Не чета ему Сергей Есенин – догадался, прикиньте, баб молодых красивых заставлял постель ему греть, когда в Петербурге холод стоял зимой, а дров греть печку не было, – вот это действительно гениальный поэт; а если б я был гениальным поэтом с такой сумасшедшей популярностью у прекрасного пола, да я бы их пачками трахал каждый день, исключительно красивых девушек, и в штабеля укладывал возле сарая, и друзьям бы одалживал за рубль двадцать в час, чтобы было на что привезти из-за города дровишек… А то мотыжь тут чужую жену – что за удовольствие, не понимаю; это всё равно что кто-то посторонний и чужой человек наелся в столовой (помните советские столовые? Плохой запах, тарелки немытые), а ты после него стал эту тарелку с остатками картофельного пюре из плохой картошки, пролежавшей до Нового года и в какой остался один крахмал, с пророслями (это такие белые ростки, кто не в курсе, картофель даёт зимой), глазками и гнильцой, приготовленной на воде и маргарине, – начал такую тарелку облизывать… Вот, образно выражаясь, что значит ебать замужнюю после десяти лет, состоящую в локальном ауте, то есть браке, даму… А она в качестве компенсации за такой уродливый формат интим-семейной жизни родила двух дочерей, и они выросли в красивых барышень, при виде которых у Виктора и прочих беспонтовых амплоидов текли слюнки, поняла после сорока, что всё, пиздец котёнку, больше какать не будет – то есть жизнь прошла между работой за копейки, кухней, пьянством и мордобоем, а она даже настоящего женского счастья и наслаждения в житии с мужчиной не потрогала по-взрослому, что за это время никаких отношений с мужем, после низкокачественных и очень редких случек по пьяни она только научилась себя чувствовать ущербной, фригидной, закомплексованной недотыкомкой, у которой со временем сформировалась негативная реакция на близость с мужчиной, особенно когда Петя в пьяно-омерзительном виде лез к ней: «Давай, сука, исполняй супружеский долг», – и она лежала бревном, когда супружник, дыша перегаром и табачной вонью в лицо, совал полувялого в её ничего не чувствующую половую щель, однако ещё молодое тело хотя и рожавшей женщины требовало настоящего мужского внимания, поэтому, чтобы заглушить и притупить постоянный зуд детородного отверстия, заполненного по такому случаю вечной мерзлотой и пустотой, наросшими по стенам сталактитами, а также голодное до мужского касания тело, она и начала употреблять алкоголь – пьяной оказалось раздвигать ноги легче, тем более начали попадаться левые «пассажиры» помоложе и как мужчины с твёрдыми хуями, от которых она изредка получала всё-таки какое-никакое удовольствие, – быстро пристрастилась к алкоголю – он снимал все внутренние комплексы и запреты – и начала пить: сначала на работе, торгуя на рынке одеждой у частного предпринимателя, с «девчонками», по большей части «разведёнками с прицепом», такими же несчастными недотыкомками, как она, а когда её оттуда частный предприниматель выгнал за то, что они с напарницей Светкой пропили кожаный женский плащ («Такой шикарный, на меховой отстёгивающейся подкладке, с рыжим, из ондатры воротником», – не раз вспоминала она, поддатая, за кухонным разговором), хозяин её выгнал без выходного пособия, а Светку не выгнал, потому что та ему делала минет, а она отказалась – даже по пьяни было в падлу делать его этому жирному ублюдку («Я Пете своему за двадцать лет ничего не делала такого, ещё этого не хватало – сосать грязный хуй, который ещё и не стоит толком и от которого воняет алкогольной скверной, а тут его сосать у какого-то жирного сального фуфела в подсобке – это надо быть самой (ударение на втором слоге) грязной, неразборчивой сукой»); потом дома, с мужем и его приятелями-алкотронами, заливая водкой своё женское горе, сначала понемножку, а потом всё больше и больше, не заметив, как выросли дочери, а когда это у них получилось, иллюзия их семейного счастья, и так-то вся насквозь дырявая, без основного его компонента – секса и подпитываемая целью вырастить дочек, окончательно исчезла и вылезла во всей неприглядной красе истина, что они с Петей чужие друг другу люди, однако в силу привычки и большого многолетнего жития бок о бок срослись уродливыми узловатыми корнями в некоторых местах, как неправильно срастаются кости – и расстаться невозможно, и причиняют при неправильном положении боль и неудобство, и любви, о какой так мечталось летними ночами в шестнадцать лет, и в помине не было, и осталась только голимая бытовуха: помыть грязную посуду, постирать в стиральной бошмашине грязные Петины трусы, приготовить тезиво (в смысле, пожрать), пропылесосить постель, занавески и затоптанные гостями ковровые дорожки… Но она бы и это терпела – а куда деваться немолодой, сильно пьющей даме с двумя полувзрослыми барышнями? – и закрывала глаза на ложь отношений, скреплённых многолетней привычкой, если б у Пети с молодости от систематического злоупотребления водкой, низкокачественным разбавленным спиртом, захлестнувшим Россию в 90-е годы прошлого века, самогонкой и суррогатными спиртовыми напитками типа «Летнего сада» из ларьков, не сформировалась ранняя импотенция, а на её основе не развился алкогольный синдром ревности, иногда вполне обоснованный, и он начал регулярно после возлияний стучать ей по лицу кулаками. После чего, проснувшись однажды с угара утром, когда лицо у неё было особо хорошо отшлифовано Петиными кулаками, с багровыми, фиолетовыми синяками под глазами, она решила: всё, хватит, терпение иссякло, решила с ним развестись и выгнать из дома, хотя это было не так просто, потому что он уходить никуда не собирался, он вошёл во вкус такой жизни, обвиняя её, что раньше времени превратился в жалкого импотента индекс пятьсот (я такие индексы придумал: они будут встречаться в других моих рассказах и повестях), и отчасти был прав, потому что она была ханжа – бывшая комсомолка советской эпохи и как любовница нулёвая, но только отчасти, так как и от мужчины много, если не на 85%, зависит развить свою женщину в сексуальном плане, а чего он мог развить, когда сам был невежественен как любовник, боялся и втайне ненавидел женщин, был груб и циничен как в общении, так и в интиме – в общем-то, как и многие из мужчин, когда дело доходило до постели… Тем более, положа руку на сердце, какой может быть полноценный секс, когда современный мужчина испытывает биологический страх перед женщиной; грубо говоря, мужики баб, особенно их современную поросль, деформированный вариант – феминизированную российскую городскую даму, боятся, как суслик змею. У которых, глядя со стороны, особенно в стольном граде, можно предположить, что у них между ног и женского полового органа не существует как такового, а гладкое место, как у кукол из «Детского мира».