Айгуль Шайхутдинова - Мир во время войны

И в этот момент, когда я думала о своем, я увидела, как из дверей клуба вышел наш председатель. Ему было лет сорок пять, но уже седина покрывала половину его головы. Он был добрым, широкой души человеком, так говорил мой папа. Но сейчас он выглядел иначе. Он был растерян, было видно, он старался держаться спокойно. «Если уж он растерян, значит, ничего хорошего не будет», – подумала я. В руках у него был листок бумаги. Вся толпа, увидев его, обернулась к нему. Все замолкли, сразу стало так тихо и мне стало как-то неуютно, какая-то громкая тишина. Он сказал вот, что:

– Односельчане! Друзья мои! Страшная весть пришла сегодня! По всей стране объявлена война. Отныне и пока не закончится война, мы должны быть сильными и храбрыми и помогать друг другу! Все учреждения будут отводиться под военные нужды, все производство будет направлено на победу!

Казалось, что его слышно и за пределами нашей деревни. Его слова пронзили всех и каждого, долетели до небес и обошли всю землю. Все смотрели на него, не сводя глаз, и я смотрела, боялась даже моргнуть, чтобы не пропустить ни одного слова из его уст.

– А когда призовут на фронт? И кого? – выкрикнул из толпы первый робкий голос женщины. «Да! Да! Когда? Кого?» – сразу вся толпа поддержала и повторила хором. И понеслось волнение в толпе. Я такого еще не видела! Я стояла и не могла пошевелиться!

Председатель взглянул на всех. Он понимал всю неизбежность своих слов, но так хотел подольше потянуть эту тишину, ведь о тишине теперь можно будет только мечтать. В его глазах читался страх, теперь и мне стало так же страшно, как и ему.

– Все здоровые мужчины от 18 до 50 лет будут призваны в скором времени. Призывные листы придут в сельсовет. – Выдохнул он.

И в один миг тишина разбилась. В воздухе поднялся страшный вой. Все женщины, прижав руками лица, как раненые волчицы, начали плакать и кричать. Мужчины стояли, стойко все приняв, но что творилось у них внутри, знают только они.

Вдруг меня пронзила молния, я осознала страшное! Я испугалась как никогда! Моего папу тоже заберут на фронт?! В ушах звенело, я не могла вспомнить год рождения папы. Думай же, думай, он сказал до 50. Я так была погружена в эти мысли, что не увидела, как подошла моя мама. Она нежно и тихо положила свои руки мне на плечи и посмотрела на меня. Она ничего не сказала, просто смотрела, а я смотрела на нее. Мне показалось, она постарела за эти минуты, пока ее не было. Ее лицо было грустным, я никогда ее такой не видела прежде!

– Мама. Что же будет? – спросила я ее тихо.

– Не знаю, но мы будем храбрыми, ведь правда? – она слабо улыбнулась мне и обняла меня. В ее объятиях я бы провела все время, только так мне было спокойно и нестрашно. Я ее обняла так крепко, как могла, и не хотела отпускать.

– Мама, а папу заберут?

– Думаю, да, – ответила она мне. И от ее ответа я заплакала. Мои слезы текли, как водопады, и я не могла их остановить. Я хотела быть сильной, но не думать о папе я не могла.

Июнь 1941 г.

Привет, дневник мой! В тот день, когда все объявили, было очень тяжело дома. И я вечером ушла погулять и встретиться с друзьями. У нас было секретное место, и я знала, что все дети там соберутся. Я отпросилась у мамы, она разрешила только ненадолго. Выйдя из дома, я побежала вдоль улицы, завернула в переулок, бежала еще метров двадцать до забора. В заборе была дырка, проскользнув в дырку, я оказалась на берегу речки. Добежав до мостика, я увидела мальчишек и девчонок.

– Привет! Как вы? – спросила я у них, подойдя к ним.

– Привет! Не знаю, дома тяжело сейчас находиться, а так, не знаю. Страшно, – ответил один из мальчишек.

– Да, и у меня, мама вообще слегла, что будет… – ответила самая юная девчонка – ей было лет восемь.

– Пойдемте внутрь, – сказала я им. Я ничего не могла им ответить или как-то утешить. Я сама нуждалась в ответах и утешениях. И я пошла первая в сторону заброшенного деревянного дома. Это был наш штаб. Мы его так называли.

В этом доме никто не жил уже много лет, и мы сделали его нашим секретным местом. Мы здесь собирались по вечерам, играли в игры, обсуждали новости, просто общались. Иногда постарше дети устраивали тут посиделки по парам или приходили на тайные свидания. Дверь не была закрыта. Я толкнула ее тихонько, и она поддалась мне, открылась. В доме было очень много детей: все собрались, чтобы обсудить наше положение. Конечно, все мы видели и думали еще по-детски. Мы все прошли в комнату и расселись кто куда. Скамейки мы сделали из того что было: из досок, кто-то притащил из дома старые стулья. Мы сели полукругом, каждый из нас хотел узнать ответы на вопросы. А что же будет дальше?

– Ребята! Все мы знаем, что сегодня было: пришла война в наш мир! Вот что я узнал, когда был там, у клуба, и слышал, что говорят взрослые. Они не на шутку испуганы. И это пугает. Я предлагаю нам создать какую-то помощь всем, кто будет нуждаться в нас, – сказал мой лучший друг. Он себя чувствовал лидером сейчас, и это ему шло.

– Что ты имеешь в виду? – спросил один мальчик.

– Создадим отряд какой-нибудь. Пока не знаю, что и как будем делать, но мы тоже обязаны хоть как-то помочь нашей Родине! – сказал мой друг, как настоящий командир полка. Я думаю, он бы стал отличным солдатом. В нем как будто с рождения была выправлена осанка военного, и храбрости ему было не занимать.

Все стали очень бурно это обсуждать, предлагать свои идеи и мысли. Все были полны энтузиазмом. Все хотели стать героями, пусть и не на фронте, а здесь, у себя дома. (Мы еще тогда не знали, что нам предстоит помогать фронту, но не по-детски, а как взрослые.)

Я оглянула комнату, и мне стало так жаль нас. Всех этих детей и себя. Что будет, если все взрослые умрут, что будет, если мы умрем? Я не хотела о таком думать, но мысли сами лезли ко мне в голову.

– Ребята! Да, я знаю, нам всем страшно и мне тоже! Но вместе мы будем сила и опора! – сказал он всем нам, увидев волнение и страх в детских глазах. – Будем помогать друг другу и нашей деревне!

Все мы дружно сказали: «Да! Да! Мы согласны и готовы!»

И я тоже была готова. Наверно, мне так казалось, я не знаю, что я должна делать, но чувствую, что сделаю все. Правда, чем и как помочь – никто не знал, но уже само желание нас переполняло не на шутку. Я начала представлять себя и всех нас, одетых в военную форму и марширующих по улицам деревни, отдавая честь друг другу. Я видела это в одном фильме, который нам показывали как-то в клубе. Ну, кино это же все понарошку… хотя там же показывают все как на самом деле и бывает.

Пока, мой дневник!

Июль 1941 г. Проводы