Таша Соколова - Дневник волонтёрки

Уходя со смены, проведала ее еще раз, она обеспокоенно сказала, что муж что-то не берет трубку. Я предположила, что, может быть, спит. На следующий день стало еще тревожней – я посмотрела по внутренней системе, в реанимацию его не переводили, но и в отделении он больше не числился. Оксана Ивановна распереживалась, подскочило давление. Испугались, что придется поднимать в реанимацию. Передали дежурной смене.

Всю ночь я думала, что же могло произойти, что за сбой такой. Утром в среду рассказала Дмитрию Эдуардовичу, пусть муж Белых и не наш пациент, но надо же найти человека. Дмитрий Эдуардович вообще самый умный, самый хороший, он может решить любую проблему. Звонили в отделение, где лежал Белых.

То не брали трубку, то просили ждать… «Пошли сами!» – бросил Дмитрий Эдуардович. Я никогда не слышала, чтобы человек так ругался. Оказалось, что муж Оксаны Ивановны умер еще в понедельник, как раз во время смены ночного состава на дневной, а вот посмертный эпикриз до сих пор не написан, в системе он не числился, в отделении не лежал, переведен не был, выписан тоже.

Искала-то его я, человек, не до конца освоившийся в системе, – как посмотреть умерших, не знала, а когда Оксане Ивановне стало плохо, она врачам про свои волнения и рассказать не успела.

Сообщали про мужа Белых мы вместе, точнее говорил Дмитрий Эдуардович, а я только пыталась проглотить комок в горле и гладила Оксану Ивановну по руке. На пальце ее поблескивало обручальное кольцо…

В отделение из реанимации перевели Татьяну Воробьеву. Руки в синяках, глаза запавшие, на шее – трахеостома. Говорить она могла, только зажимая ее рукой. Через какое-то время из хранилища принесли ее вещи, ведь в реанимации пациенту ничего из личных вещей не положено. Я помогла их разобрать, найти телефон, поставить на зарядку. В реанимацию она поступила еще месяц назад, как забрали из дома на скорой, так сразу в ОРИТ и положили.

Пациентка переживает, как там муж и сын. Успокаиваю, объясняю, что хоть посещения и запрещены, но родственники звонят в справочную больницы или в ординаторскую, и им рассказывают о состоянии пациентов. Предполагаю, что если они звонили вчера или сегодня, то муж с сыном уже знают, что ее сняли с ИВЛ и переводят в отделение.

Татьяна очень слаба, и, когда телефон наконец, включается, позвонить сама не может. Помогаю, нахожу номер мужа в записной книжке. Звоним. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Звоним сыну. Те же слова автоответчика. Воробьева начинает волноваться, предлагаю позвонить кому-то из друзей семьи. «Танечка, родная, ты поправилась! – подруга говорит громко, мне все слышно. – А тебе не сказали? Ничего не сказали? – долгая-долгая пауза. – Леша умер двадцать четвертого апреля, а Слава – двадцать девятого».

Пациентка кричит на одной пронзительной высокой ноте, из-за отверстия трахеостомы в горле крик сиплый, жуткий, захлебывающийся. Телефон падает у нее из рук.

Потом она расскажет, что когда скорая ее увозила, у них обоих не было никаких симптомов. Из истории болезни я узнаю, что сразу после госпитализации ее подключили к аппарату ИВЛ, ввели в медикаментозную кому. Потом подруга Татьяны расскажет, в какую больницу увезли ее мужа и сына. Позвоню, найду лечащих врачей обоих, узнаю, что произошло. У мужа на фоне лечения тяжелыми препаратами развилась повышенная вязкость крови, образовался тромб. У сына случился отек легких.

На следующий день Воробьева отказалась от еды и питья, сказала, что у нее нет причин жить. Жидкость капали внутривенно, перевели на зондовое питание. Она, зажимая отверстие от трахеотомии в шее, просила не лечить ее и дать ей умереть. Дмитрий Эдуардович пришел к ней в палату и долго-долго уговаривал бороться. Вышел от нее, избегая смотреть нам в глаза. Через пару дней ей снова стало хуже, ее вновь перевели в реанимацию. Я ежедневно проверяю ее по внутренней системе. Пока она в ОРИТ, а вещи и телефон снова в камере хранения. Эта история пока не окончена 5 5 22 мая утром Татьяна Воробьева умерла. .

И вот я назвала главу «О жизни и смерти», а написала, по сути, только про смерть. Где же тогда жизнь? А жизнь – она не в этом тексте, она в том, что сюда не попало. Жизнь тех, кто ухудшался, но их спасли, тех, кого привозили тяжелыми, но постепенно они шли на поправку, жизнь тех, за кого боялись вне смены и почти не надеялись увидеть утром, а они упрямо просыпались и засыпали, дышали пораженными легкими и пусть нескоро, но шли на выписку. Жизнь в них, и жизнь перед ними. А об Инге Александровне, Юлечке, муже Белых, муже и сыне Татьяны Воробьевой – только память. Светлая память.

Информация о правильном поведении, мерах предосторожности, путях заражения и история попадания нового вируса в человеческую популяцию изложена во всех официальных источниках. Сложно представить себе сейчас СМИ, которое не писало бы о «короне», – даже кулинарные медиа описывают рецепты, подходящие для самоизоляции, а на сайтах о шоу-бизнесе появляются заметки о том, кто из знаменитостей подхватил пресловутую болезнь. Простой поиск в интернете дает точные и достоверные ответы на большинство вопросов, при этом доля людей, верящих в теории заговоров и народные средства лечения, остается угрожающе высокой.

Некоторые считают, что коронавирус не страшнее сезонного гриппа. Сторонников этой идеи я встречаю в основном в виртуальном пространстве. Заболев и испытывая на себе все прелести изматывающего кашля, одышки, настигающей на полпути из кровати в туалет, скачущей температуры, они сдаются, звонят в «скорую» и попадают к нам. Глухим из-под кислородной маски голосом они с первых слов раскаиваются, признаются, что не верили в серьезность заболевания. Рассказывают о разном – кто на даче с друзьями отдыхал, кто в гости ходил через день, другие работали, несмотря на весенний запрет, – клеили реснички и пилили ногти карантинным модницам. Всегда добавляют, что друзья и клиенты тоже не верили в опасность коронавируса. После этого, если хватает сил, они начинают сдавать с истовостью советских доносчиков – называют имена, адреса, телефоны контактных лиц. Почти все, как мантру, твердят одну фразу: «Я вот думал, что коронавирус не страшнее простуды, а с простудой я никогда в больницу не попадал». К счастью, обзвон их так же не верящих в пандемию друзей и клиентов – не наша обязанность, мы только записываем данные, а от нас они передаются в общую базу оперативного штаба по контролю ситуации с коронавирусом. В колл-центре этого ведомства работают совсем другие профессионалы – их анкетирование напоминает допрос в гестапо.