Александр Гофштейн - Опыты литературной инженерии. Книга 1

Вечер находился в апогее. Уже Министр запел своего любимого «Черного ворона», уже кто-то из спасателей по-братски увещевал его махнуться брючными ремнями. Уже кто-то стащил в качестве сувенира кепку, неосмотрительно оставленную Министром на вешалке…

«Первый» сопел за столом с сознанием собственной значимости. «Второй» молча страдал в отрыве от любимого компьютера. «Четвертый», «пятый», «шестой» и «седьмой» веселились вовсю, сбросив бремя ответственности в тарелки с недоеденным салатом. «Восьмой», отмахиваясь от настырных комаров, при свете уличного фонаря растолковывал местным девушкам разницу между бикфордовым шнуром и фугасной бомбой. «Девятый» окончательно потерял бразды правления и плыл по течению в обнимку с простившей его буфетчицей. Примирение состоялось после того, как «девятый» заплатил за разбитые бутылки из своего кармана. Для верности бывалая буфетчица накинула десяток-другой единиц порушенной стеклотары, но в эйфории окончания собственных мучений «девятый» этого не заметил. «Третий» всем своим видом являл оптимизм и призывал общество квалифицировать все происходящее вокруг как экстремальное шоу, спланированное Коллективным Разумом!

На Западном Кавказе, в районе Бзыбского хребта, пропал человек. Его искали уже шесть дней, и, несмотря на то, что стояло лето, а по словам очевидцев, происшествие случилось на стыке лесной и луговой зон, надежды найти пропавшего туриста живым таяли с каждым часом.

Шесть дней непрерывного прочесывания крутых и густо заросших склонов в знойных владениях лютых пауков без регулярного пополнения тающих сил все же подорвали профессиональный оптимизм спасателей. Чаще и чаще мы стали ловить себя на мыслях о еде, и на этом фоне судьба пропавшего иногда затягивалась легкой дымкой. Мы съели почти все, чем располагали к началу спасработ, и на седьмой день бескормицы уже не ходили – ползали по склонам, надолго замирая у кустов ежевики.

Лето выдалось не только жаркое, но и сухое. Бзыбский хребет – зона сплошных карстовых полей, где вода, как сквозь решето, уходит под землю, в неисчислимые пещеры. Там прохладно и сыро. Там журчит и булькает кристальной чистоты вода, которой наверху нам катастрофически не хватает. Местные пастухи при встрече неделю назад клялись близкими родственниками, что в этих краях видимо-невидимо грибов. Оказалось – вранье! Ни черта съедобного тут не растет. Мой постоянный напарник по восхождениям – Гриша Лопаткин, смуглый от природы, а ныне напоминающий обличьем головешку из костра, нашел-таки нечто скользкое и изъеденное червяками. Если бы не я, Гришка съел бы это. Я видел, какими глазами он смотрел на бывший гриб, какие спазмы сводили его горло, какие голодные слезы закипали в покрасневших глазах! Я молча взял его за плечи и увел, слегка упирающегося, за колючий куст. Там, сидя на сухой траве, достал из рюкзака теплую флягу с остатками воды и протянул ее Грише. Григорий знал, что за этой водой я рано утром полтора часа бежал вниз, в долину реки, а потом больше двух часов поднимался обратно на плато. Нес на себе восемь алюминиевых фляг увеличенного до полутора литров объема. Фляги холодили спину сквозь рюкзак и радовали своей тяжестью. Сейчас было уже около четырех часов. Флягу Гриши мы выпили еще в первой половине дня. Так и хотелось сказать «до обеда». Но поскольку обеда как такового не было, то решили раздражающее слово изъять из употребления до лучших времен.

Гриша побулькал флягой, но не стал ее открывать, а обратился ко мне с вопросом:

– А нельзя было сделать так, чтобы флягу раздуло до двух литров?

Вопрос был серьезным и злободневным. Тем более, что я еще не объяснил, каким образом литровая фляга увеличила свою жизненную емкость в полтора раза. Еще задолго до этого выхода в горы, фляги в спасотряде пережили модернизацию, продиктованную суровой действительностью. Так как фляга предусматривала некий аварийный запас воды в безводье, то вопрос ее количества напрашивался сам собой.

Мой армейский опыт в который раз пришел на помощь: фляги поочередно укрепляли в развилке пня и стреляли в горлышко из карабина холостым патроном 7,62 мм. Потом флягу долго полоскали с песком, чтобы вытравить запах пороховых газов. В результате такой модернизации фляга становилась приятно округлой по форме и значительно увеличивалась в объеме. Правда, в брезентовый чехол она уже не помещалась.

И вот Гриша задал вопрос. Следовало над ним подумать. А что, если стрельнуть не один, а два раза? Карабина у нас с собой не было. Была «мелкашка» – ТОЗ-3, которую из-за общей потери сил я уже не раз намеревался пристроить навеки за каким-нибудь камнем. Патронов было всего семь. Надежда подстрелить хоть плохонькую дичь была более чем сомнительной по причине полного отсутствия последней.

Карстовые «поля» вокруг нас с Гришей полями назвал кто-то исключительно для издевательства. Крутые склоны, изрытые воронками, известняковые столбы, расселины, поросшие чахлыми деревцами… Иногда этот безрадостный пейзаж сменялся еще более жутким – непролазными чащобами из ежевики, магонии иглистой, лавровишни и еще чего-то сильно пахнущего и тоже с колючками. В этом кавардаке и потерялся парень, которого мы пытались разыскать, если честно, то уже скорее по запаху.

Каждый вечер, сидя у костра, мы подводили итоги прошедшего дня, заштриховывая на карте осмотренные участки и поглядывая в сторону радиостанции. Она о чем-то невнятно сипела, но спасработы не отменялись, хотя мы неоднократно докладывали о своем бедственном положении. Тушенка была съедена, консервные банки неосмотрительно расплющены и сожжены в костре. «Цыпленок в собственном соку» Невинномысского консервного завода забыт навеки – погремушка из птичьих костей в мутноватой жидкости, вызывавшая справедливое раздражение несоответствием веса банки заявленной калорийности. Рис собран до последнего зернышка в швах мешочков и тоже безжалостно съеден. Что осталось, так сказать, в сухом остатке? Остались сухари еще дня на три-четыре при условии строгой экономии. Осталось две-три горсти гречки. Остался чай. Осталась полная пачка соли. Да, остался сахар-рафинад. Из расчета шесть кусочков на душу. Мы точно знали, что Умар Гербеков бережет от алчного коллектива пять плиток шоколада. Но это – НЗ, святое! На случай вовсе уж непредвиденный.

Итак, угрюмо жуем гречку. Где-то в Ставрополе рыдают безутешные родственники пропавшего. По побережью Черного моря рыщет милиция, надеясь, по традиционной милицейской версии, на легкомыслие пропавшего. Мол, нежится на песочке с девочками, а мы тут сапоги до голенищ стесываем!

Сегодня что-то совсем тяжко. Нам с Григорием достался склон, постепенно все круче и круче падаюший в далекое ущелье. Я иду траверсом, заглядывая за камни, пытаясь обнаружить признаки присутствия человека. Прошло шесть дней. Примятая трава должна была распрямиться. Если были какие-нибудь клочки бумажек, конфетные обертки или тряпочки – все давно унес ветер. На что я надеюсь? Стараюсь вычислить логику передвижения человека, заблудившегося в горах. Конечно же вниз! Только вниз. Так легче. Есть надежда выйти к людям. Подальше от коварных осыпей и колючих кустов. Над этим же выше и ниже по склону ломают головы и мои коллеги. Вижу чуть ниже себя Григория. Ну, чего он полез в заросли? Что наш турист сумасшедший или покрыт чертовой кожей?