Вера Сытник - Трезвон колоколов

– Поймите, вы заставляете её слушать не мать, а того, кто занял апартаменты вашей души! – убеждённо сказал священник и спросил: – Вы крещёная?

– Да, – кивнула Татьяна, вся сжимаясь и готовая заплакать.

– Идём со мной. Некогда разговаривать – молиться надо.

Священник крепко взял Татьяну за руку и повёл за собой. Заставил перекреститься у входа, завёл в пустой храм, где пахло догоравшими свечами и сладковатым дымом ладана, остановил перед алтарём, зажёг от лампадки свечку, взяв её с подсвечника, и стал читать молитвы, которые тревожным эхом отдавались в душе растерянной Татьяны. С каждым новым, всё более непонятным словом ей становилось всё страшнее и страшнее. Душно! Пугающе действовали вечерний полумрак церкви и глядевшие со всех сторон суровые лица с икон в золотых оправах.

Татьяна бывала здесь иногда, из любопытства, даже пару раз на исповедь ходила, но не помнила, чтобы иконы казались такими величественными, будто в них заключалась небесная сила, небесный кто-то, взиравший сейчас на неё сверху, на кого она боялась поднять глаза. Украдкой утирая слёзы, Татьяна прислушивалась к голосу священника, который был протяжно тосклив. Голос успокаивал, убаюкивал, делал тяжёлыми веки. Неожиданно слова молитвы взметнулись к самому куполу церкви и волной обрушились вниз. Татьяна покачнулась. Показалось, что воздух в церкви стал плотным, будто наполнился голосом священника от каменного пола до самого потолка. Словно стиснутая чьими-то могущественными пальцами, Татьяна хотела осмотреться и не смогла пошевельнуться, боясь, что сейчас упадёт.

– Выпей! – грозно сказал священник, подавая воду в стеклянном стаканчике, поднесённом ему невесть откуда взявшейся женщиной в фартуке и тёмном платке.

Не помня себя, Татьяна выпила со страхом тёплую сладковатую воду и, закричав диким голосом на всю церковь, упала на пол. Она стала биться головой о подставленные руки женщины и батюшки, хорошо осознавая, где находится и что делает. Понимая, что всё происходящее выглядит очень странно, ненужно, смешно и даже дико. Всё это совсем некстати! Она сама разберётся с собой! «Это же не Средние века, когда люди верили в бесов», – промелькнуло в голове, и, расстегнув шубу, чтобы не задохнуться, Татьяна попыталась встать. Но тело не слушалось, содрогаясь в приступах боли, и Татьяна поняла, что не может сопротивляться. Что-то, что было выше её сил, выше воли, вновь и вновь роняло на пол, заставляя биться головой о мягкие ладони женщины и священника, старающихся уберечь её от ударов о каменный пол.

…Татьяна расслабилась и закрыла глаза.

Через пару минут она тихо вытянулась рядом с деревянной лавкой, у которой свалилась, полежала, прислушиваясь к тишине, затем открыла глаза и жалобно, несмело улыбнулась, посмотрев вверх, под самый купол. Оттуда на неё глядел кто-то очень родной, очень знакомый, от вида которого она разрыдалась, счастливо умываясь потоками горячих слёз, и потом ещё долго-долго плакала, уходя из церкви, ничего не говоря, ничего не обещая, а только повторяя одно и то же: «Ушёл. Ушёл! Я чувствую. Как я чувствую? Не знаю. Но тот, плохой, он ушёл из моей души!»

– Мои апартаменты! Они свободны? – обратилась она к идущему рядом священнику, но тот промолчал. – Моя душа стала чистой, я чувствую это! Моя сестра зайдёт теперь ко мне, перестанет обижаться? Как вы думаете?

Но батюшка снова промолчал, тяжело дыша и поправляя крест на груди. Было видно, что он устал. С бороды и бровей его капал пот, а глаза казались больными.

– Что вы делали со мной? – спросила Татьяна участливо.

– Боролся за твои апартаменты, за твою душу, – ответил священник, и, слыша его дрожащий слабый голос, Татьяна не отважилась спросить, с кем он боролся, – и без слов было ясно с кем.

Они вышли из церкви, оба разом перекрестились, наклонившись до земли, добежали до остановки, мигом вскочили в подошедший двенадцатый автобус и поехали. И вскоре расстались. Молча перекрестив Татьяну, священник вышел, не доезжая несколько остановок до конечной, а она поехала дальше, в свой десятый микрорайон. Пока ехала, уснула, а проснувшись, удивилась. «Что за странный сон я видела? – подумала. – Говорила мне сестра, не пей, хватит. Так нет, пока Надя ходила в ванную, я успела хлопнуть ещё две рюмки. Наверное, они-то и сыграли роль. Церковь, священник, иконы, молитвы, мой плач, чьи-то глаза сверху… Чушь!» Открыв сумку, Татьяна вынула зеркальце и посмотрелась в него. Осталась недовольна собой. Голова взлохмачена, карие глаза сделались почему-то совершенно светлыми, скулы заострились, рот провалился, собрав вокруг себя морщинки. Безумная, да и только. Права сестра, пить надо меньше.

Вечером ей позвонила знакомая, с которой Татьяна давным-давно не общалась, хоть и жили они по соседству.

– Привет, – сказала приятельница радостным голосом, – представь, в нашем микрорайоне открыли церковь! Домовую церквушку в здании рабочего общежития. Радость-то какая! Уголок выделили. Да и правильно, давно пора, в другие церкви далеко ездить. Я что звоню. Ты же музыкально образованная. А у нас некому петь. На клиросе. Приходи. А?

– На клиросе? – не поняла Татьяна. – Но ведь я не умею!

– Уметь не надо, – заверила знакомая. – Ноты знаешь, и хорошо. Голос у тебя приятный. Приходи! С батюшкой познакомишься, он у нас необыкновенный, добрый, как Дед Мороз, с длинной бородой и лохматыми бровями. Придёшь?

– Приду, – икнула Татьяна, мигом вспомнив сегодняшний день и почувствовав такую свободу в душе, что стало ясно: то был не сон. «Ах! Как хорошо! – подумала она с умилением. – Пойду, обязательно пойду! Теперь бы только не загрязнить свои апартаменты. Не допустить, чтобы "тот" снова вернулся».

И с радостью перекрестилась, повернувшись в сторону Успенского храма, где несколько часов назад лежала на полу.

18 февраля 2013 г., Китай

Нина сидела на кровати и старалась заплакать, слушая свою младшую сестру, звонившую из далёкой России. Одной рукой то и дело вытирала совершенно сухие глаза, в которые словно песку насыпало, а другой до боли прижимала к уху телефон. Около часа назад телефон принёс муж со словами: «Возьми, твоя мама звонит». Но вместо мамы в трубке зазвучал испуганный голос Татьяны.

– Нина! Это не мама! Нет! – быстро произнесла Татьяна, торопясь сказать страшное. – Мамы нет! Она умерла!

И что-то закричала, да так громко, так неясно, что Нина практически совсем задержала своё дыхание, чтобы понять, о чём говорит сестра. А может быть, дыхание прервалось само по себе, и Нине потребовалось время, чтобы его восстановить и снова задышать тяжело и часто, словно она только что вынырнула из-под воды. Слушая сестру, Нина перекрестилась и упала на колени перед домашними иконами, увлекая за собой ничего не понимающего мужа, который ушёл было в другую комнату, но, услышав, как остро вскрикнула Нина, вернулся и, бледный лицом, встал рядом. «Мамы не стало», – шепнула ему Нина, и они обнялись.