Александр Иванченко - Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

– Что вы делаете тут в такое время? Пьёте? Меня командование поставило, чтобы я «калённым железом выжег в дивизионе пьянство и дезертирство», – заглянув под одну, потом под другую кровать, увидев ящик посылки, – ага! Посылка без проверки в санчасти, да? Что там? Пропавшее, запрещенное есть? А, ну-ка, доставай.

Глаза его загорелись, как у сыщика, который долго, долго что-то искал и вот, наконец-то, поиски увенчались успехом. Вытащили ящик и поставили на тумбочку.

– Так она наполовину пуста! Что там ещё было? Где вы спрятали? Выпивка?

– Нет, товарищ капитан 1-го ранга, там сигареты были, четыре блока, уже раздербанили все. Конфеты, их тоже расхватали, – взял я на себя смелость ответить комдиву неправдой, которую трудно или невозможно даже проверить, – вот сало осталось, оно домашнее, соломкой смолённое и солёное.

– Сало-о! Правда, соломой смолённое?

– Ну, конечно! Вася, подтверди. Из полтавской области прислали родители, домашнее, там знают толк салу.

Было заметно, как у комдива загорелись глаза и казалось, если он ещё откроет рот, чтобы что-то сказать, то побежит оттуда слюна – не остановишь.

– А, можно, это…, – капитан 1-го ранга, как бы потерял дар речи, показал жестами, вытянув вперёд растопыренную ладонь левой руки, ребром правой ладони сделал возвратно-поступательное движение, которое даже слепой бы понял по шуршанию ладони по холодным, из-за морозов на улице, пальцам другой руки.

– Вова, нож и газетку! – обратился я к Дану. Тот достал из тумбочки перочинный нож.

Не прицеливаясь и не жадничая, отхватил третью часть большого куска, который лежал сверху. Думаю, что в нём было не меньше, чем 700—800 грамм.

– Ой, зачем так много! – произнёс комдив, с улыбкой, которую до этого к него никто не видел.

Глаза его блестели. Он с трудом всунул завёрнутый в газету кусок сала в широкий карман шинели.

– А это что? Се-емечки-и?! Можно?!

Не дожидаясь, пока кто-то из нас даст на это «добро», да и кто мог бы отказать, изначально комдиву, проверяющему и теперь уже гостю нашего кубрика, запустив руку в сумку из хлопчатобумажной ткани, сшитой кисетом и перегрузив в свободный карман пару жменей семечек.

Комдив был счастлив, как ребёнок. Уходя от нас, остановился уже в дверях выхода в коридор, задумался и произнёс, обращаясь к дежурному по команде:

– Отбой! Всем спать. Посылочки нужно через санчасть проводить, проверять.

– Есть, проверять! – ответил дежурный.

Это видение-воспоминание растворилось, как туман под лучами солнца, и я ощутил на себе лучи восходящего солнца. И понял, что это здесь, на высоте рассвет, а на земле он ещё не скоро.

Самолёт сделал мягкую посадку. Аэропорт дружелюбно распахнул нам свои двери. Я думал, куда деть целый день, который ещё у меня считается, как отпуск и не знал, пока не столкнулся в зале ожидания со знакомым старшиной, моим одногодком по службе, только с соседней лодки, Лешей, фамилию я как-то его не помнил, да и не важно.

Он ждал свой рейс, улетал тоже в отпуск.

– А, ты, что? Уже отгулял?

– Отгулял, отгулял, как и не было 10 суток отпуска. Кстати, сегодня я ещё в отпуске.

– Так, я зачем тебе спешить? Проводишь меня, можно ещё по Риге пошататься.

– Да, если бы сегодня был выходной день, я бы знал куда и к кому поехать. Вот тогда бы, точно, сюрприз был бы моей девушке. А сегодня она уже на работу собирается. Ну, если хочешь, давай по сто грамм, твой отпуск отметим. У меня с собой есть.

– Ну, хорошо. Пойдём в кафе, посидим. У меня времени еще три часа до самолёта.

Зашли в кафе, взяли холодных закусок, присели за столик. Я налил из фляжки в стаканы по сто грамм. Выпили и закусили. Лёша расспрашивал, как там дома у меня.

– Знаешь и хорошо дома, но такая скукота взяла, что хотел ещё раньше сбежать на службу. А девушка у тебя есть дома? Ждёт? Ну, если у вас серьёзно, то скучно не будет. Она тебе не даст скучать. А я, как-то вот без оной остался, – подумав, добавил, – почти.

– Это как? Что значит, почти. Или есть, или нет, а причём тут, почти?

– Да потому, что девушка у меня для свиданий есть, она здесь, в Риге, а вот серьёзно это или нет, сам не знаю, пока.

– Главное, чтобы тебе с ней хорошо было, и служба в тягость не будет.

– Ты прав, братишка! Я того же мнения.

– Служивые, можно к вам? – обратился мужчина лет 35—37, желая составить компанию

– Да, пожалуйста! Мы больше никого не ждём, присаживайтесь.

– Можно на ты, братишка, – обратился он ко мне, – меня Николаем зовут, я тоже на Северном флоте на тральщике служил, чуть ли не 20 лет назад. Не будете против, я угощу вас? Что предпочитаете? Нет, я сам знаю, коньячка. Сейчас я приду.

Наш новый знакомый пошёл в буфет. «Вот мы и приплыли» – подумал я, хотя времени навалом, почему бы и не посидеть.

Николай принес бутылку коньяку. И придвинув все три стакана к себе, начал наливать, ничуть не меньше, чем по сто грамм.

– Так, а вы не признались ещё, кто и где служите.

– Саня, моторист, на лодке «букахе» 611 проекта служу два года. Из отпуска еду.

– Лёша, трюмный с лодки 613 проекта. В Риге мы служим, в Усть-Двинске.

– А я в БЧ-2, артиллеристом служил. В Оленьей губе, слышали такую?

Мы кивнули. Кто-то, кажется, из наших ещё из учебки туда направлялся. Но связей же нет. Я даже связь с Саней одесситом потерял. Дураки, могли же дать друг другу домашние адреса и через родителей потом связаться уже с новых мест службы.

После второго разлива бутылка закончилась. Николай летел куда-то во Владимировскую область, вернее летел в Москву, а потом ему на других видах транспорта добираться куда-то, где мать осталась одна.

– А я работаю в Рижском пароходстве. После службы предложили, я не отказался. У нас дома, в глуши делать нечего. Тут женился, дети. А мать не хочет ко мне, говорит, похоронишь меня на родной земле рядом с мужем, отцом моим, значит. Вот такие-то дела.

– Николай, теперь моя очередь угощать. Я достал практически такую же бутылку коньяка и разлил.

Выпили. Николай начал «отъезжать». От нас перебрался на скамью зала ожидания и придремал. Мы посидели немного, по чуть-чуть выпили. Лёха засобирался на рейс. Как время летит. Я проводил Лёшку. Проходя по залу ожидания, увидел спящего Николая. Вспомнил, что по радио объявляли посадку на Москву.

Долго теребил братишку, пока тот не открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он у меня испуганными глазами.

– Во сколько у тебя рейс?

– В 11—45, кажется.

Я глянул на часы, висевшие у входа, они показывали 12—10 минут.

– Всё, брат, считай, что ты уже в полёте. Пойдём сдавать билеты. Скажешь опоздал или чё там ещё.

– Пойдём.

Мне было очень хорошо на «старые дрожжи», после водки и коньяка с утра, а моему новому знакомому ещё «лучше». Видимо, он до нас дома хорошо «на грудь» принял или с кем-то прощался.