Лёва Зайцев - Незримому Собеседнику

Я впервые оказался сразу в двух направлениях, и по обоим мне явлена Женская слабость во всем своём великолепии. Неужто я так теперь силён? Тут же ещё жильё, Сестра со своим кредитом на машину. Что-то потрясающее по сюжету выходит, однозначно.

Я таки не зря помнил, что у меня было целое четверостишье:

Тем лучше. Возможно, все четыре четверостишья будут пока начинаться с «мы перешли» надо сложить их в набросок черновика, который уже есть, а потом, когда нормально сложится эпизод, выписать его в отельный файл.

И тут же дописалось само четверостишье (надо признать, оно меня воодушевляет):

Утро после прогулки.

Итак, всё течет, всё развивается. И вот уже я нащупал, как включать подзавод необходимых болезненных состояний и с Её помощью. Очень важный момент для вплетения Отношений в творчество.

И уже ни персонаж Страх, ни метаморфозы настроений, а именно проигрывание и переигрывание своего состояния, своих реакций выстраивает день. И новый акт смирения в этой связи, и новые Рифмы со своей глубиной. И как ни крути, это здорово. Тем более можно спросить искомую реакцию на фразу, и, может быть, получится неожиданный и очень вдохновенный разговор. Но нужен ли он мне с ней?

Я вернул себя себе. Того, самого Любимого. Сделал набросок рассказа из искусственной трагедии и вернул. В блокноте пока, урывками. Нельзя все объяснить, даже себе, но многое можно передать, многое дать почувствовать. И я уже не могу без этого обходиться. Вот и замечательно. Наконец-то я сам смотрю на себя другими глазами. По-настоящему другими. И стал Слугой Слова своего. Слова, а не Страха.

Вчера, пока ждал, когда Она выйдет, набросал рассказ в блокнот и совершенно освободился от своего нытья. Более того, понял, что пора носить планшет, стал радоваться всем посторонним звукам, прислушиваться к новому Ритму. Сколько можно писать лёгонькие стишки, коих наплодить можно десяток за день? Но переписать и отточить его на ночь не смог, выбил разговор с Приятелем из ритма рассказа.

А Ритм необходимого стиха уже проснулся. И теперь надо думать, а стоит ли работать над рассказом? Впрочем, там есть самый главный момент, который обязательно стоит прописать, чтобы всегда помнить. А именно, чтобы добиться нужного градуса несчастья в организме, я готов обидеть Близкого, в идеале Любимую Женщину.

Но ведь можно же иначе. Можно сразу написать историю, как только чувствуешь дискомфорт. И будет много радости. Но поступил я иначе. И рассказ Ляле пока показывать не собираюсь. Не знаю, почему. Это тоже нечто новое во мне, придержать написанное при себе, на диске, открытом для Светланы, словно не я хотел всё обсуждать с той, которая рядом. Я обменялся с ней парой фраз, но не извинился даже за своё поведение прямо. Принес подарочек, а когда она закапризничала, что я без неё хожу по интересным местам, отрезал снова, что она занята. Она вскипела, что я не первый так говорю, но лишь добавил, что объяснил, почему ходил один. Она стихла и перевела разговор на другую тему.

Ты была занята.

Нет ничего надежнее в погоне за желанием почувствовать себя самым разбитым, раздавленным, и потому несчастным на данный момент, чем обидеть кого-нибудь или поставить в неловкое положение, оптимальнее всего самого Близкого человека. Безупречно – Любимую Женщину. Так я и поступил. Благо с ночи мы оказались под воздействием разных Ритмов, а утром я проводил Её на работу, позавтракал, отправил «утреннее приветствие» и лег, уже потихоньку себя накручивая.

На этом фоне казалось большой удачей отсутствие Её ответа. Но вышло гораздо лучше. Она прислала короткий ролик с нашей вечерней прогулки, где я кидал камушки в воду. И подписала «гуляю по берегу Невы, кидаю камушки в мечту». Я опешил, живенько вспомнил «камень в чужой огород», «брось камень», и даже позабыл про жалость к себе.

Следом пришли фото заката и на фоне заката корабль. От корабля повеяло моей тоской, но я сдержался. Поблагодарил и спросил: «Почему в мечту?». Оказалось, что Ей виделось совсем иное, – что камушки кидают, что-то загадывая, а значит в мечту. Я признал, что версия интересная.

Но я кидал камушки, думая, что есть те, кто способен кинуть камушек так, что он скачет по воде, и глядя на то, как мои просто тонут, надеялся, что хотя бы один подпрыгнет. Вот так вот прозаично. Она, мне привиделось, весело сообщила, что тогда надо было Ей сказать, потому что Она умеет «блинчики» пускать по воде.

По моим губам скользнула теплая улыбка. Но я сдержался, не хватало ещё ухватиться словом за слово и упустить шанс поныть наедине с собой как следует. И я отрубил: «Ты была занята». Повисла тишина в комнате и переписке, и только мои тяжелые вздохи травили душу. Я загоревал со всей искренностью, которую только мог из себя выдавить.

А был прекрасный вечер. Гулять да гулять. Конечно, не час, как Она обещала, когда ласково уговаривала. Но я был готов к такому повороту событий. Не спеша наслаждаясь погодой и друг другом, мы шли туристическим маршрутом по Александровскому саду к Петропавловской крепости. Она взяла фотоаппарат. Я с грустью себе заметил, что скорее всего, это первый и последний раз. Хотя, когда мы обсуждали это время, казалось, что такая возможность будет если не каждый вечер, то 2 через 2 точно, согласно графику Её работы.

«Я буду фотографировать закаты!» тогда звучало так романтично, что я старался вести себя так, чтобы Она максимально себя раскрыла. Мы прошли через крепость к пляжу со стороны Васильевского острова.

И вдруг военные корабли. Они казались такими неуместными именно здесь и сейчас, что что-то во мне надломилось. Я вдруг оробел на их фоне. Разболелась голова. Я не сдержал в себе настигшие врасплох ощущения и разве что не сказал «давай уйдем поскорее». Ответ заставил меня собраться: «А мне хорошо, я слушаю шум воды…» Окончание фразы я не уловил. Ко всему прибавилась неловкость, и чтобы не портить Ей прогулку, я слегка отдалился в себя, стараясь не терять Её из вида, не поворачиваться лишний раз к кораблям, и искать интересное в окружающих на берегу или под ногами.

К моей радости, впереди развлекалась компания Девушек, ряженных в самодельные венки из травы и любимых Ею ромашек. «Ведуньи!» – заметил я. Она органично вписалась в коллектив, вдохновив их своим желанием запечатлеть компанию, оказав помощь в их съемках, попев, став на минуточку Своей. «У меня даже голова болеть перестала!» – заметил я вслух, скорее для себя, потому что Она была увлечена уже своим пением. А я был увлечен Ею. Но магнетизма Её таки не хватало, чтобы вытянуть меня из моего сиротливого одиночества, олицетворенного кораблями.