Дмитрий Варюшенков - Одиночество вместе

– Как ноги? – спросил он. Петр Иванович пожал плечами: да так…

– Можешь шевелить?

Петр Иванович попытался пошевелить. Андрею показалось, что ступня слегка дрогнула. Он принялся активно разминать холодные стопы отца, сначала одну, потом другую, нажимая нарочно сильно.

– Чувствуешь, как я мну?

– Что-то есть немножко…

Нет, Петр Иванович ничего не чувствовал.

– Надо почаще мять… чтобы кровь разгонять, – сказал Андрей. Петр Иванович рассеянно согласился. Его волновало сейчас кое-что другое.

– Ребятки, – сказал он ласково. – У меня к вам большая просьба. Раз Андрей приехал… тут, я узнал, есть на этаже душевая или что-то в этом роде. Не откажите, найдите коляску, свозите меня туда. Хочу глянуть – может, ополоснуться удастся, умыться, а то я совсем тут, лежа, коркой покрылся.

Петр Иванович отличался щепетильной чистоплотностью. Дома никогда не валялось ни носков, ни исподнего, ни брошенной в беспорядке одежды, все было выглажено, аккуратно сложено, свернуто, развешено на вешалках в шкафу, обувь была всегда начищена, ногти аккуратно подстрижены, а сам Петр Иванович вымыт и выбрит, минуя, конечно, усы, которые он носил лет тридцать, никогда не сбривая, но постоянно подравнивая; он не переносил и тончайшего запаха использованных носок, улавливая его из ниоткуда, подобно ищейке, и тут же немедленно избавляясь от предмета, его издававшего, унося в ванную, прямиком в стиральную машину. Надо ли говорить, что теперь, несколько дней без душа, в одной и той же футболке, с безобразной щетиной, Петр Иванович испытывал жуткий дискомфорт.

Все засуетились, желая поскорее уважить любимого больного. Лидия Сергеевна убежала за инвалидным креслом и быстро привезла его. Людмила Ивановна и Мариша поднялись со стульев и в нерешительности стояли, не зная, что делать, чем пособить. Андрей стал помогать отцу сесть на кровати. Петр Иванович цепко обхватил его за шею прохладными пальцами и подтянулся.

– Погоди-погоди, – проговорил он, усевшись. – Дай отдышаться. Фу… Немного в глазах потемнело.

– Да, батя, не торопись… – сказал Андрей, почувствовав отчего-то неловкость. Тут он заметил зеленую бутылку и трубку, торчащую из спортивных штанов. – А это что за штуковина?

Петр Иванович бегло объяснил. Андрей усмехнулся:

– Интересную тебе бутылочку отжалели. Спрайт, ишь ты.

– Да уж, – презрительно усмехнулся и Петр Иванович.

– Ну что, поехали? – Андрей приготовился перетаскивать. Петр Иванович кивнул. Андрей обхватил отца и стал тянуть к креслу. Петр Иванович, несмотря на худобу, был очень тяжел, к тому же мешали бездвижные ноги и путающаяся под руками трубка. С трудом перетащив отца, Андрей разогнулся и с шумом выдохнул:

– Ух, батя! Тяжеловат!

Спина у него заныла. «Сорвал, – подумал Андрей. – Ну да плевать».

– Ладно, поехали. Куда везти?

Лидия Сергеевна поспешила вперед, а Мариша и Людмила Ивановна остались в палате. Андрей выкатил отца в коридор. Петр Иванович сидел сгорбившись, как старик, крепко ухватившись за ручки кресла. На коленях у него лежало большое домашнее полотенце. Увидев, что они с Андреем одни, он со злобной досадой, словно с жалобой, которой хотел поделиться только с сыном, сказал ему:

– Во дожил я! – и грязно выругался.

– Да ладно, батя… Ничего… – сказал Андрей. Он хотел добавить, что все будет хорошо, но не смог. Хорошо не будет. Он смотрел на отца сверху вниз и видел худые плечи со слабо развитыми мышцами и спину, тощие руки с длинными пальцами, тощую шею, растрепанные мягкие волосы с пробивающейся сединой. Ему хотелось запомнить все как следует, до единой черточки, на всю оставшуюся жизнь, и он выжигал в памяти эти хрупкие изгибы. До чего же тонкой показалась ему сейчас шея! Он и раньше видел эту истончающуюся из года в год шею, но не обращал внимания, думая, что отец просто стареет, постепенно превращаясь в сухонького старичка, но никак не полагая, что эта тонкая шея в пятьдесят отцовских лет означает присутствие рака, означает высосанные жизненные соки из еще совсем недавно здорового организма. Все изменения последних лет, бледная кожа, дряблость не по годам, худоба, пигментные пятна, потухший бесцветный взгляд, которые вызывали печальный вздох: да, годы берут свое… оказывается были штрихами, ретушью, наносимыми самой смертью. Андрей заиграл желваками, в переносице скрутило от подступающих слез. Нет, плакать нельзя, только не сейчас, не при нем. Андрею удалось взять себя в руки.

Лидия Сергеевна стояла в конце «вонючего», как прозвал его Андрей, да и не только, вероятно, он, коридорца, широко распахнув дверь душевой. В одной руке у нее был прозрачный пакет с мочалкой в виде варежки и душевым набором – мылом, шампунем, бритвенными и зубными принадлежностями Петра Ивановича, через другую перекинута свежая футболка и еще что-то розовое. Когда они трое проникли внутрь душевой, нащупали выключатель и осветили это довольно вместительное помещение, то все разом невольно ахнули. Бледный свет показал вошедшим комнату, выложенную покосившейся грязно-рыжей плиткой, в которой одна за другой стояли две большие ванны, унитаз, пара квадратных жестяных раковин. Все эти предметы когда-то были белыми, эмалированными, но теперь их покрывала ржавчина. Даже унитаз, который не был железным, и, казалось, не мог быть подвержен ржавлению, покрывали сплошь рыжие разводы. Повсюду стояли ведра, швабры, лежали ветоши для мытья полов, и ядрено пахло хлоркой.

Зрелище было настолько удручающим, что Петр Иванович с перекошенным от злобы лицом уставился застывшим взглядом в одну точку, не желая даже оглядываться. Лидия Сергеевна, наоборот, растерянно смотрела по сторонам, пытаясь найти хоть какое-то оправдание, хоть какую-то зацепку для того, чтобы немедленно не сбежать из этой клоаки. Андрей же совсем не удивился, поскольку интуитивно ожидал чего-то подобного, познав до этого зловоние коридора.

– Ну что, – сказал он, открыл воду в одном из кранов, зачерпнул в ладонь, понюхал, – Я так понимаю, душ отменяется. Интересно, водой здесь можно пользоваться, или она отравлена?

Родители не были настроены шутить.

– Петя, давай хоть оботремся, – виновато сказала Лидия Сергеевна.

Петр Иванович кивнул, не меняя злобного выражения и не разжимая губ.

– Зубы почистишь? – осторожно спросила Лидия Сергеевна.

– Нет, – категорически ответил Петр Иванович.

Лидия Сергеевна тщательно растерла грудь и спину, шею мужа смоченной мочалкой в виде рукавицы, промокнула полотенцем. Петр Иванович вдруг изобразил на лице обреченную решимость:

– Надо мыть голову… не могу с грязной больше.

Они нагнули его над одной из ванн, Андрей держал, а Лидия Сергеевна быстро мылила и смывала. Запахло свежестью шампуня. Вымыв голову, Лидия Сергеевна надела на Петра Ивановича новую футболку, а на волосы маленькое розовое полотенце треугольником, которое привезла специально для Петра Ивановича из Москвы Мариша. Петр Иванович так обрадовался этому очаровательному трогательному подарку, что сразу же повеселел. Он даже согласился почистить зубы, только за водой Андрей сбегал в палату.