Валерий Бочков - Возвращение в Эдем

Она подумала и выдала, как припечатала:

– Глеб – вот твоё имя. Глеб Яхин.

– Спасибо, не надо, – буркнул я.

– Да уж теперь-то что. Но будь ты Глеб Яхин, тот контракт на сериал не прошляпил бы. Триста тысяч – не дрозд наплакал.

Ту январскую сделку, уже почти подписанную, провалил мой агент Марта Лутц – чокнутая мулатка, похожая на Кармен, с пирсингом в неожиданных местах и манерами одесской хулиганки. При очевидной профнепригодности, Марта обладала каким-то ведьмацким шармом, который весьма удачно действовал на издателей и продюсеров. Впрочем, не всегда.

– Нет, ты можешь, конечно, винить Марту, – сказала голова. – Если так легче. Тебе. Но, впрочем, тут ты прав, деньги – вздор. Пена цивилизации. Фальшивый кумир, которым дураки пытаются заткнуть прореху в душе мироздания размером с Демиурга. Вот она – тоска по священному!

Именно тоска. Я подумал о своём банковском балансе, скромном и печальном. Ева явно вошла во вкус и продолжила с воодушевлением.

– Таинство сакрального жертвоприношения превращают в шаманскую пляску с бубном. Жажда бессмертия трансформируется в добровольный самообман. Булыжник вместо философского камня, бутылочное стекло вместо сапфиров.

И тут Ева была права – мне уж точно было до сапфиров.

– Культ денег – фетишизм импотентов. Эрос кастратов! Чёрт, прокравшийся на бал, в костюме херувима. Мерзость и гадость, квинтэссенция порока, корневище половины грехов.

– Но отсутствие этого корневища, увы, может здорово испортить настроение, – вставил я безразличным тоном. – Причём, надолго. Иногда на целую жизнь.

Ева лукаво скосила на меня свой флорентийский глаз.

– Там, в сейфе… – и замолчала.

– Что? – насторожился я. – Там сапог. Старый и не моего размера.

– Не только, дорогой Митя. Не только.

По лужам, по раскисшему снегу, шлёпая галошами на босу ногу, я почти моментально оказался у сейфа. Распахнул обе створки. На меня посыпались деньги. Стодолларовые купюры, в крепких пачках, были перетянуты бумажной лентой лимонного цвета. Как в банке. Как в банке!

– Как в банке… – бормотал я то ли восторженно, то ли в ужасе.

Пачки рассыпались по весенней грязи. Я начал подбирать их, впихивать обратно на полки. Но там не было места – сейф был набит деньгами. Плотно набит, на совесть, – от пола до потолка. Деньги снова падали в лужи.

Я кинулся в сарай, вытащил коробку из-под принтера, которую не успел сжечь. Ползая на карачках, стал собирать деньги. Кидать в коробку. Как в банке! На лимонных были пропечатаны цифры – единица и нули. В каждой пачке – десять тысяч долларов. Нет, погоди… Сто тысяч? Сто тысяч?! Сто!

Я ногтями сорвал ленту, начал считать. Деньги, совсем новые, чуть шершавые, пахли типографской краской и машинной смазкой – аромат, божественный дух, который не спутать ни с каким другим. Руки тряслись, кредитки выскользнули и разлетелись по земле. Их было много, гораздо больше десяти. Гораздо больше.

В коробку из-под принтера вошло сорок миллионов долларов.

С пачкой денег в кулаке я вбежал в комнату. От ползанья на коленях джинсы промокли насквозь, холодные струйки воды стекали в галоши. Ева ухмылялась.

– Что это? – я сунул купюры ей под нос. – Как это? Откуда?

– Хороший ты мужик, Митя, – устало произнесла она. – Дурак, только.

– Они фальшивые?

Она фыркнула и уставилась в окно.

– Там четверть миллиарда… – у меня сорвался голос на фальцет. – Миллиарда долларов! Откуда? И как? И откуда?

– Угомонись ты. Со счёта Романовского. Банк «Афина Юнион» на Каймановых островах. Ещё вопросы?

– Романовского?! Абрама Романовского?! Это же Кремль, мафия, КГБ и чёрт его знает кто ещё! Ты что ж думаешь, они не заметят, да? Да?

– Почему? Конечно заметят. Они ведь мерзавцы, а не кретины, – сказала весело Ева. – Они там уже какому-нибудь виолончелисту паяльник вставляют в…

– Господи! – я бросил деньги на пол. – Господи… Невинному человеку…

Рухнул в кресло, дотянулся до коньяка на столе. Сделал большой глоток. Потом ещё один.

– Ну хватит мелодрамы, а? – примирительно обратилась Ева. – Невинный человек этот педофил и подонок. К тому же и музыкант так себе. Совсем не Йо-Йо-Ма. Ты что ж думаешь, я наобум тут чудеса выкозюливаю? У меня, да будет тебе известно, на сто ходов вперёд всё просчитано. Всё – понял! Ведь я потому наличными и доставила.

А ведь могла просто перевести со счёта на счёт. С его – на твой.

Она хихикнула.

– Спасибо, – буркнул я.

Отпил ещё коньяка, разглядывая бумажки, рассыпанные по ковру. С одних на меня глядел по-бабьи гладкий Франклин, другие лежали зелёной рубашкой вверх. Там был нарисован какой-то дом с колоннами. Скорее всего, белый – никогда не разглядывал. На моём полу валялись сто тысяч американских долларов. И ещё четверть миллиарда в сарае.

– Как в банке… – прошептал я.

Странно, но безумство, восторг, эйфория сменились тоской. В ощущении этом было что-то вроде похмелья. У меня не было ни малейшего желания что-то купить на эти деньги.

– Что и требовалось доказать, – ехидным сопрано пропела Ева.

Всё-таки без шока не обошлось. С эмоциональным потрясением я справлялся по-русски и к полудню бутылка коньяка оказалось пустой уже наполовину.

– Хватит тебе, – проворчала сварливо Ева. – Хорош, а?

Какой хорош? Настроение моё к полудню улучшилось кардинально. Сюрреализм происходящего постепенно затуманился, панический ужас сменился бесшабашным куражом, готический кошмар чёрно-белого Макса Эрнста зарумянился и стал напоминать салонную живопись позднего Дали. Я снова плеснул коньяка в водочною рюмку (пить из горлышка мне стало неловко в четверть одиннадцатого) и аккуратно перелил жидкость в себя.

– Ты понимаешь… только сейчас, – вытирая губы рукой горячился я. – Вот сейчас я начинаю всё осознавать. Всё! И про тебя, и про себя, и про…

Я делал энергичный жест, точно собирался бросить лассо.

Истина! Гиперборейская тьма вспыхивала звёздами, звёзды логично сплетались в галактики, главная тайна мироздания приоткрывалась медленно, но неотвратимо. Да, я был пьян.

И тут кто-то постучал в дверь. Постучал нагло, как стучит управдом или полиция. Опрокинув вертлявое кресло, я пошёл открывать. В коридоре налетел на вешалку, сшиб вазу, запутался в беспризорных ботинках. Наглый стук повторился. Тихо матерясь, распахнул дверь. На крыльце стоял курчавый мулат, размером с пятиклассника в малиновом френче с золотыми пуговицами.

– Ну и грязища у тебя тут, братец! – он брезгливо вытирал свой штиблет о мой коврик. – Ну-ка, хозяина кликни!

Под мышкой мулат держал плоскую лакированную коробку, в таких обычно хранят столовое серебро.

– Хозяин… я, – кашлянув, выдохнул в сторону; и только тут мой мутный мозг озарился – мулат говорил по-русски без малейшего намёка на акцент. И даже с московским выговором, плавным и таким родным. Запачканные туфли явно расстроили его, грязь не очищалась ни в какую.