Александр Дьяченко - «Телефон доверия» и другие рассказы

– Фросьюшка, – спрашивает батюшка у маленькой монашенки, – благослови рюмочку с гостями выпить.

Та отрицательно качает головой.

– Фросьюшка, голубушка, ну только одну. Перед ребятами неудобно, они же специально ехали, чтобы батюшку порадовать.

– Сказала нельзя – значит нет! – как отрезала Фросьюшка.

Старый монах поворачивается к нам и виновато разводит руками: мол, извините, видите, какая она у меня строгая, не могу ослушаться.

Видимо, и отец Нафанаил пошел тем же путем. Он же сластена, я его знаю. Помню, как однажды Лешка сам по собственному почину взял и привез в трапезную большущий арбуз, так наш отец игумен от радости едва не пустился в пляс. Мы, белые священники, живущие по мирским обычаям, с течением времени все больше и больше отличаемся от отца Нафанаила и не всегда его понимаем. Он запросто при всех может сказать нечто такое сокровенное, что, может, и не стоило бы произносить вслух.

Как-то хоронили мы одного священника. По традиции после отпевания тело усопшего обносится вокруг храма, в котором тот служил, а потом и погребается самими отцами. После похорон мы собрались в трапезную помянуть собрата. Батюшка сидел задумчивый, о чем-то вздыхал, а потом и говорит:

– Знаете, отцы, мне вот какая во время отпевания мысль пришла. Вы детей рожаете, воспитываете. Вам их еще до ума доводить и доводить. Так что живите долго, вам нужнее. А я свою программу-минимум на земле выполнил, монастырь поднял, храм построил, болею вот все время. Да и, кроме Лешки, никому я больше на этом свете не нужен. Видать, и мой час не за горами. Вы уж меня тогда не забывайте в своих молитвах. – И, расчувствовавшись, он смахнул набежавшую слезу.

Слушая батюшку игумена, отцы оценивающе рассматривали его фигуру, и потом кто-то сказал:

– Нет уж, отче, пощади – живи долго и не вздумай помирать раньше нас. В следующий раз, когда тебе что-то такое в голову стукнет, представь, как нам придется тебя вокруг храма тащить.

Наверное, отец Нафанаил действительно себе это представил, отмахнулся от нас и улыбнулся.

Говорят, сродное тянется к сродному. Вполне возможно. При новом храме, который поднялся старанием батюшки, были устроены несколько классов начальной школы с православным уклоном. Не знаю, чему больше радовался отец игумен – освящению самого храма или долгожданному открытию школы. Как сейчас помню, однажды захожу к ним в храм и спрашиваю:

– Где отец Нафанаил?

Мне отвечают, мол, ищи на территории, где-то он здесь. А в школе как раз перерыв между уроками, детвора высыпала на улицу и с криками носится вокруг храма. Иду и слышу, как за углом раздаются какие-то непонятные звуки. Заглядываю, а это батюшка стоит себе скромно в уголочке, сцепив пальцы обеих рук на животе. Наблюдает за играющими детьми и сам смеется, словно ребенок, только очень большой и бородатый. Увидев меня, немного смутившись, неожиданно сказал:

– Я не жалею, что стал монахом, и никогда не жалел, что у меня нет жены, но очень жалко, что у меня нет детей и никогда не будет.

– Что делать, отец, – как могу, успокаиваю друга, – таков твой путь: уподобиться ангелам.

– Ангелы, отец Александр, живут на небесах и о горнем помышляют, а я, грешник, никак от земного не отстану.

Помню, в то утро, когда мы с матушкой узнали о рождении внучки, я ехал к соседям на праздничное богослужение. В храме собралось множество отцов, ждали владыку. Приезжаю, а меня радость так и распирает. Славно-то как! Появилась на свет моя кровиночка. С кем из отцов ни поделюсь, те меня поздравляют, кто обнимет, кто за руку трясет. Скажу кому из знакомых монахов – а те словно не слышат, будто я им ничего не говорил. Меня это даже немного обидело, и только потом я сообразил, что для монаха дети и семья – самая больная тема.

Наверное, нет такой православной компании, которая, собравшись за столом, не стала бы рассуждать о чудесах, пророчествах и прочих интересных вещах. Вот и мы как-то однажды общаемся, а отец игумен все молчит и молчит. Наконец, когда речь зашла о юродивых, батюшка встрепенулся:

– Как сейчас помню, приезжаем мы с Лешкой в Дивеево. Иду я, значит, по территории монастыря и слышу, как кто-то меня окликает. Оборачиваюсь и вижу: нищий сидит, подаяние просит. «Батюшка, – говорит мне, – подай копеечку, а я тебе что-то полезное скажу». – «Ладно, – отвечаю, – просто у меня сейчас мелочи нет. Вот разменяю, а на обратном пути подам». На обратном пути я его нашел и положил в шапку несколько рублей. А нищий так внимательно смотрит на меня, потом поднял вверх указательный палец и как крикнет: «Макарончики, батюшка, макарончики!»

Голос у отца Нафанаила, и без того могучий, в этот момент прозвучал столь торжественно и громоподобно, что ни у кого не хватило духа поинтересоваться у батюшки, что же означало это пророчество. Он смотрел на нас и словно чего-то ждал, а в комнате наступила гробовая тишина. Потом уже я не удержался и спросил:

– Отче, прости мою тупость, но я так и не понял пророчества про макарончики. Что тот юродивый имел в виду: переходить тебе на макароны или полностью от них отказаться?

Батюшка глубоко вздохнул и обреченно произнес:

– В том-то и дело! Всякий раз, рассказывая о том случае, жду, что кто-нибудь в конце концов растолкует мне эти его слова.

Сейчас отец Нафанаил вместе с Лешкой, хотя правильнее уже говорить не с Лешкой, а с отцом Антонием, уехали возрождать очередную древнюю святыню и видимся мы крайне редко. Я бы и забыл тот рассказ о юродивом, если бы моя матушка однажды не сварила целую кастрюлю вкуснейших итальянских макарон. Еще она поджарила мелко порубленные баклажаны и смешала их с макаронами.

Возвращаюсь домой после каких-то дел, голодный, захожу на кухню и обнаруживаю на плите всю эту красоту в сковороде под стеклянной крышкой. С удовольствием, предвкушая, как славно я сейчас поем, накладываю себе полную тарелку, беру вилку и уже готовлюсь отправить первую порцию по назначению. И вдруг словно гром среди ясного неба – матушкин голос: «Макарончики, батюшка, макарончики! Не увлекайся, они очень вкусные».

Я немедленно вспомнил тот наш разговор за столом и понял – вот он миг, в который вершится история: толкователь нашелся! Еще какая-то минута – и миру откроется таинственный смысл пророчества батюшки Нафанаила.

Обычно по утрам я просыпаюсь в приподнятом настроении. Сны, если и снятся, тоже мирные, спокойные, соответствующие возрасту. Но в тот день я проснулся с чувством глубочайшего возмущения. Давно себя таким не помнил. Сел в постели и заявил: