Елена Асатурова - Жена хранителя маяка

– Розмари, дорогая, спасибо тебе за поддержку. Ты так близко принимаешь к сердцу мой рассказ, так серьёзно относишься к этой истории… И при этом ты никогда не была у меня на острове. Может быть, ты всё-таки приедешь ко мне в гости и я покажу тебе свой дом, все наши маленькие достопримечательности и познакомлю со всеми, в том числе с моим мужем и Томом?

– Ты ошибаешься, милая: я бывала на острове – вот только давно, ещё до твоего приезда. Но сейчас не время для воспоминаний, – она горько усмехнулась. – Мне пора идти, да и тебе стоит поспешить на паром: слышишь, уже звонит рында на пристани. А я… Я когда-нибудь вернусь на остров и обрету там своё последнее пристанище.

С этими странными словами Розмари встала, помахала своей подруге тонкой рукой в кожаной перчатке и, поспешив по тропинке в сторону, противоположную порту, вскоре скрылась за поворотом.

Ей ничего не оставалось, как торопливым шагом направиться к парому, перебирая в уме их разговор с Розмари, предупреждения и особенно последние слова подруги. Стоя на палубе, погружённая в раздумья, она не заметила пристального взгляда Джона Болла, который наблюдал за ней всё это время…

Неожиданное открытие (встреча на кладбище)

Слова Розмари о последнем приюте на острове не выходили у неё из головы. Но придумать им логичного объяснения не получалось. Встреча с подругой тоже всё откладывалась: приближались праздники, и дел было много. Да и погода не располагала к морским прогулкам: начинались затяжные зимние шторма, поэтому паром ходил реже обычного.

Однажды, сразу после завтрака, когда муж лёг спать, она отправилась в церковь, чтобы помочь старому Мэтью с подготовкой к Рождественской службе. В корзинке лежали ветки падуба с яркими ягодами, сухие цветы бессмертника, последние астры из её садика.

В церкви было пусто, только одинокая свеча мерцала в полумраке. Быстро прочитав молитву, она через боковой проход вышла в примыкающий двор и приблизилась к калитке кладбища. Утренний туман ещё не рассеялся, и могилы тонули в лёгкой дымке, что придавало окружающей обстановке мистический вид. Она шла медленно, вглядываясь в надписи на надгробиях, шёпотом произнося имена, среди которых не было ни одного знакомого.

В дальней части кладбища она заметила несколько необычных одинаковых надгробий, вытесанных из местного гранита. Это были высокие строгие обелиски восьмиугольной формы, чем-то напоминающие башню маяка. Она решила рассмотреть их поближе: на каждом значилось мужское имя и была надпись на латыни: «custos lucis».

«Надо бы узнать, чьи это могилы», – подумала она и решила вернуться к церкви: одной здесь ей стало как-то неуютно.

Вдруг её внимание привлёк свежий букет из веточек вереска и бледно-розовых хризантем на одной из могил. Приблизившись, она всмотрелась в готический шрифт на мраморной плите. «Эллен Розмари Уилкинсон, возлюбленная дочь и невеста. 1900 -1923. До последнего вздоха».

Она стояла перед могилой дочери викария и раз за разом повторяла слова, написанные на своём обручальном кольце… «До последнего вздоха»… Что это: совпадение, случайность или Том прав и между ней и Эллен Уилкинсон действительно есть какая-то связь?

Она достала из корзины несколько астр, положила их на могилу девушки и, распрямившись, вскрикнула от неожиданности. Рядом стоял старик Мэтью и, опираясь на черенок садовой лопаты, с нескрываемой нежностью наблюдал за ней.

– Это дочка нашего викария? – спросила она, отряхивая с юбки сухую траву.

– Да, наша милая девочка, Эллен. Викарию очень её не хватает. Думаю, он так и не справился с этой потерей: просто делает вид, что всё идёт как раньше. Но я вижу, что это не так. Он и дом свой мне оставил, а сам перебрался на побережье: не смог оставаться среди воспоминаний.

– Мэтью, а что же случилось с Эллен? Я всегда стеснялась спросить об этом, но недавно… – тут она запнулась: ведь ей нельзя ничем выдать Тома. – Недавно я услышала в городе, что она погибла в бурю.

– Смотрю я, ты замёрзла совсем, дрожишь вся. Пойдём, я напою тебя горячим чаем с молоком и расскажу эту печальную историю…

В домике Мэтью весело потрескивали дрова в кухонной печи, пахло сухими травами, трубочным табаком и ещё чем-то неуловимым, чем обычно пахнет в старых домах.

– Здесь всё остаётся, как при жизни Эллен, – Мэтью довольно проворно для своего возраста поставил чайник на плиту и принялся доставать жестянки с чаем, печеньем и сахаром. – Викарий не стал забирать ничего, кроме своих личных вещей и архива. А я только освободил гостевую комнату и перетащил туда свой скромный скарб.

– Мэтью, можно я осмотрю дом? Ведь я впервые у Вас в гостях, – попросила она.

– Конечно, милая, чувствуй себя как дома. У меня редко бывают гости, и мне только в радость живая душа рядом. В домах должны жить семьи, бегать детишки…

Ей показалось, что при этих словах старик незаметно смахнул слезинку. Но, скорее всего, это дым от печки щипал ему глаза…

Она вышла из кухни и прошла в соседнюю комнату, которая, очевидно, раньше служила семье викария гостиной и столовой одновременно. Старинная тяжёлая мебель тёмного дерева вдоль стен, пара потёртых кресел и маленький круглый столик у окна да обеденный стол со стульями составляли всю её обстановку. Большой камин много лет не разжигали, подсвечники на его полке были тусклыми, давно нечищеными. Она подошла к окну и отдёрнула тяжёлые портьеры, чтобы впустить в комнату неяркий декабрьский свет. Оглядевшись ещё раз, заметила на стене портрет молодой женщины на фоне цветущего сада, в летней шляпке с лентами и цветами, из-под которой вырываются медные кудри. Узкие руки с длинными пальцами сжимают кружевные перчатки. Зелёные глаза, в обрамлении густых ресниц, улыбаются. Женщина выглядела счастливой, умиротворённой и кого-то неуловимо напоминала – поворотом головы, прищуром глаз, формой рта…

– Должно быть, это и есть Эллен, – подумала она. – Надо спросить Мэтью об этом.

Соседняя небольшая комната явно служила викарию кабинетом и спальней. Книжные шкафы до потолка, крепкий письменный стол и стул с высокой спинкой, тёмно-коричневый диван из кожи – всё выглядело строго и в то же время комфортно. Здесь она не заметила ни фотографий в рамках, ни картин – были только книги, папки с бумагами, настольная лампа…

Из кухни раздалось звяканье посуды: должно быть, чай готов и хозяин ставит на стол чашки.

Она вышла в небольшой коридор, который заканчивался ещё одной дверью. Толкнув её, она оказалась в светлой, оклеенной милыми обоями в мелкий цветочек комнате – безусловно, девичьей спальне. На кровати – красивое расшитое покрывало, на тёмном полу – шерстяной коврик; небольшой комод и туалетный столик в углу; у окна, выходящего в садик у церкви, – уютное кресло и скамеечка для ног. Так и тянет устроиться в нём с книжкой или просто помечтать… Над кроватью – картина с изображением маяка, написанная уверенными мазками, передающими всю его величественность на фоне бушующих волн. Она подошла ближе, чтобы разглядеть подпись или дату, которые обычно ставят в углу, и заметила необычную деталь: на балконе маяка была изображена фигурка женщины с развевающимися волосами, которая, казалось, всматривается в морскую даль и простирает к ней руки…