Юрий Вяземский - Молот Тора

Митя в ответ закашлялся.

Петрович выждал, когда тот кончит кашлять, и пояснил:

– Ну, выпил вчера человек. С трудной ноги встал. Опять-таки не выспался.

Митя снова ненадолго зашелся кашлем. А когда приступ окончился, Петрович продолжал:

– Накинулся на меня. И несколько раз даже матом выразился. Но тут Аркадич вышел, и он, то есть Профессор, это самое, нет, не угомонился, но матюгами перестал оклеивать.

Петрович говорил вроде бы виновато, но глаза его радостно поблескивали.

– Так что же все-таки произошло? – повторил вопрос Трулль.

– Как я предупреждал, так и произошло, – уже не виновато, а чуть ли не торжественно объявил Петрович.

– О чем ты предупреждал, я, думаешь, помню?

– О том, что, судя по знакам, Мирошка ночью заявится, полюбовницу приведет и над головой у Профессора, ну, так сказать… Мирошка! Так домового зовут. У них, между прочим, тоже любовь случается. И они, не вопрос, сильно скрипят половицами… А тут еще в самый разгар Мирошкина супружница нарисовалась. Ну и, сам понимаешь, как весело стало внизу Профессору!.. Я ведь вчера по-взрослому предупреждал. А он: мне, типа, по барабану… Ну, барабан и накликал на свою бедную голову.

– А если серьезно? Без домовых? – настаивал Трулль.

– Без домовых, конечно, было бы тихо. Но тут, видишь ли… Он, говорит, полез на чердак, чтобы навести там порядок. Но дверь-то я запер. И потом, даже если б вошел, он бы никого не увидел… Меня надо было вызвать!

На этих словах Петровича в зал вбежал Профессор. Похоже, он подслушивал в прихожей.

– Его вызвать! – гневно вскричал Сенявин. – Я вас повсюду искал! Но вы как сквозь землю провалились.

Петрович виновато захлопал глазами:

– Ну да, провалился… Мне ведь тоже надо поспать.

– Поспать ему надо! А другим людям не надо?!

– Свистнули бы. Я когда засыпаю, меня из пушки не разбудишь. Но свист всегда слышу. Даже слабый.

И Петрович легонько свистнул.

У Профессора одна бровь будто скакнула на середину лба. И, глядя на Трулля, Сенявин визгливо воскликнул:

– Опять издевается! Шута из себя строит и нас всех в шутов превращает. Пустил, понимаешь, какую-то пьяную компанию безобразничать над моей головой. А теперь про домовых нам рассказывает… Погодите! Я вам таких домовых покажу!

Профессор снова выбежал из зала.

Оставшиеся в зале некоторое время молчали.

Первым нарушил молчание Драйвер:

– Когда успокоится, будем спокойно завтракать. Немного придется подождать.

– Не думаю, что скоро успокоится, – улыбчиво усомнился Трулль.

– Уймется, куда он, бедняга, денется. Хоть к бабке не ходи, – уверенно пообещал Петрович и неожиданно строгим тоном велел Александру:

– Давай, рассказывай, что ты сегодня слышал.

– О чем ты? – не понял вопроса Трулль.

– После того как вышел за ворота, что слышал?

– Не слышал, а видел. Видел довольно странную таксу, у которой вместо задних лап – колесики. И потом, на скале, к которой ты нас вчера водил…

– Погоди со скалой, – недовольно перебил Петрович. – Когда вышел за ворота, какие звуки слышал?

– Слышал, как в поселке звонил колокол. А между его ударами кто-то посвистывал на базе… Ты свистел?

– Вот видишь, как интересно бывает! – воскликнул Драйвер и подмигнул, но не Труллю, а Мите: – Я и не думал свистеть. И нет никакого колокола… А у Бесова Носа что слышал?

– Там какие-то иностранцы забрались на холм и переговаривались между собой, – сообщил Трулль.

– Ну, Сань, ты даешь! Ты сам прикинь, какие в такую рань могут быть иностранцы? И как может звонить колокол, когда его нет и в поселке, и во всей ближайшей округе? Понятно?

– Не очень, – признался Трулль и ласково попросил: – Может, прекратишь дурачиться и объяснишь, какого ляда ты меня сейчас троллишь.

– Да я, так сказать, интересуюсь, что тебе предъявили. А ты, значит, слышать-то слышишь, но объяснить не можешь.

– А ты можешь? – усмехнувшись, спросил Трулль.

– Могу. Объясняю… – начал Петрович. Но его перебил снова появившийся в зале Профессор:

– Он всё может! И всё объяснит! Но сделать так, чтобы человек мог спокойно заснуть и ему не мешали!.. И тысячу объяснений: то лаком везде пахнет, то домовые над головой!.. – И без паузы: – Когда первая электричка на Питер?

Драйвер моргал и молчал.

– Вы слышали, что я спросил?! – гневно воскликнул Профессор.

Петрович весь съежился и будто стал еще меньше ростом:

– Минут через десять-пятнадцать… Не успеете…

– А следующая?

– Следующая… это самое… Надо посмотреть… На память затрудняюсь… – испуганно бормотал Драйвер.

– Ну так смотрите, черт вас побери! А я пойду собираться. Ноги моей здесь больше не будет!

Профессор снова выбежал.

Трулль проводил его сочувственным взглядом, поправил золотистую прядь, которая была у него с левой стороны и чуть прикрыла ему глаз, лучисто улыбнулся и сказал:

– Ну и как там у нас с колоколом и… со свистом? Ты обещал объяснить.

– Это проще простого, – радостно объявил Петрович. – Тут, за речкой, болото. Трясина в нем то оседает, то поднимается на поверхность. Иногда разом – вернее, частями – оседает и поднимается. И вот, когда поднимается, как бы колокол звонит, а когда оседает – свистит. Как-то так.

– А на скале кто… трындел?

– У нас это называют разговорами карликов . Они, типа, любят прятаться за камнями и оттуда людей подслушивают и повторяют. Но ты, по ходу, молчал. И они от нечего делать начали друг друга передразнивать. Давай так скажем.

– Сказать-то можно, Толян, – ласково возразил Александр. – Но у телезрителей может возникнуть вопрос: откуда тебе, Петрович, всё известно: про домовых, про трясину, про карликов?

Драйвер ему запросто ответил:

– Я вчера в бане Аркадичу докладывал. Он тебе не успел? Меня, Санечка, в детстве карлики украли. Они, так сказать, завидуют нашему высокому росту и женятся на наших женщинах или похищают у них детей. А своих собственных подкидывают людям, чтобы те кормили их своим молоком. Вот и меня строллили. А мамаше моей всучили подкидыша, маленького и сморщенного. И пока она, это самое, не сообразила, как меня обратно вернуть, я у этих карликов тусовался и как бы постигал их науку.

– И как тебя обратно вернули, чудо мое?

– Как-как… Нашлись добрые люди. Обучили. Мамаша натерла жиром пяточки у подкидыша, поднесла их так близко к огню, что он заорал благим матом. Карлики этот вопль услышали. Ну и, как говорится, своя-то рубашка, своя-то кровиночка… Короче, прибежали и выменяли обратно… Как-то так, говорят, было. Сам-то я не очень хорошо помню.

К сказанному Петрович что-то прибавил на своем угорском наречии.

– Будь ласка, переведи, – попросил его Александр.

– Что перевести?

– То, что сейчас сказал на своем лягушачьем.