Стелла Александрова - Невезучая

Сказав так, я успокоилась, и ушла головой в работу. Обед уже был на носу, так что дела запланированные, из-за спеси некоторых (не будем показывать пальцем), невозможно было отложить.

В час раздался сигнал автомобиля, это Петр Григорьевич, дал мне понять, что ждет меня подвезти до дому на обед. В считанные секунды, я выключила компьютер, прихватила плащ и обувь в руки, не теряя времени на переобувание, и закинув сумочку на плечо, понеслась к машине.

– Ой, спасибо, Петр Григорьевич, – воскликнула я, запрыгивая на заднее сиденье. Я с благодарностью, подняла взгляд от ручки дверцы, которую захлопнула, на шефа и столкнулась с холодным взглядом своего утреннего оппонента, про которого усиленно, старалась забыть.

Он усмехнулся, и, устремив свой взгляд вперед, завел двигатель. А Петром Григорьевичем, моим непосредственным начальством, в машине и не пахло. Как только, я обнаружила это, первым моим действием было выйти из машины, что я и попыталась сделать. Но быстро нажать на ручку дверцы мне помешали, сумка, сползшая с плеча, и обувь в моей руке. Добравшись до ручки, я стала упорно на нее нажимать, но дверца почему-то не открывалась.

– Ручку сломаете, – донесся до меня ленивый бархатный голос. – Дверцы автоматически заблокированы.

– Откройте, – процедила я сквозь зубы, – или я разобью стекло.

– Бейте, – равнодушно сказал, мой похититель, и вывел со стоянки автомобиль, – Вам же и придется платить.

Метод терминатора, конечно, был мне не по карману. В этой машине, я разве только за ручку одну могла оплатить из своего кармана, поэтому я затихла снаружи, но, кипя изнутри, злясь, процедила:

– Что Вам от меня нужно?

Олег Григорьевич взглянул в зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть на меня. Видок, я думаю, у меня был еще тот. Вся запыхавшаяся и растрепанная в битве с дверцей, и поминутно, нервно поправляющая, соскальзывающий с плеча ремешок сумочки.

– Поговорим о моем отце, – жестко заявил он.

– И надолго ваш разговор затянется? Меня дома ждет на обед отец.

– Две минуты.

Он замолчал, ну, а я, ни за что не стала бы первая затевать разговор, разве, что силой меня заставили бы. Так что я ждала, и думала, что же он мне хочет сказать о своем отце.

– Вы знаете, что мой отец женат? – тон, каким был задан этот вопрос, меня удивил, в нем была агрессия.

– Ну, да. Я и маму Вашу, Анастасию Юрьевну прекрасно знаю, – стараясь не обращать на его провокационный тон, спокойно ответила я.

– Значит, прекрасно, – протянул с ехидцей в голосе он.

– Так, мы же соседи, почему бы и нет? – недоумевая, что за допрос устроил он мне, спросила я.

– Вы яркая лицемерка, – жестко бросил он.

От такого комплимента, я в удивлении разинула рот. Придя в себя, я разозлилась, и мой мозг стал усиленно думать, как ему в ответ съязвить понаглее и нахальнее. Но ничего на ум ни шло, а он тем временем продолжал издеваться надо мной.

– Вы подбираетесь к моему отцу мелкими шашками. Бесконечная, наивная улыбочка! Смущенные красивые зеленые глазки!

«Вот, гад! Где он нашел у меня красивые глаза? За двадцать пять лет своей жизни, сколько раз смотрелась в зеркало, ни разу в своем отражении не видела никакой красоты», – подумала я, а этот нахал, продолжал обливать меня грязью дальше.

– А отец, мой. Как о Вас высказывается. Так что? Дальше осталось ждать только адюльтера? Богатства захотелось?

Я сидела словно пришибленная, ничего не говоря ему в ответ, как будто меня ударили пыльным мешком из-за угла, а он произносил дальше свою обличительную речь, как обвинитель на суде.

– Сынок, ты едешь домой, подвези, пожалуйста, и Оленьку, – тощим голоском изобразил он своего отца. – Ну, я подвезу, – зарычал он дальше, – я так подвезу его дорогую Оленьку, – здесь в его голосе уже проскользнули нотки бешенства, что мне даже стало страшно, – что ее сам дьявол не отыщет.

На мое счастье, мои глаза посмотрели в окно, и я увидела, что мы подъезжаем к моему дому.

– Остановите машину! – закричала я.

Неожиданно он резко затормозил и я, ударившись головой о переднее сиденье «Мерседеса», тихо сползла на пол, и впала в прострацию.

– Приехали, – услышала я его далекий голос, будто у меня в ушах была вата. – Была бы у меня возможность, Вы уже с обеда у нас не работали.

От удара головой мне стало так плохо, что меня даже затошнило. В душе я отправила отца и сына к чертовой бабушке, и, не сдержав досады, застонала.

– Ну, что еще?

Но не дождавшись от меня ответа, он, наверно, оглянулся, и не найдя меня на сиденье, бросил взгляд за него. Я услышала чертыханье, звук хлопнувшей дверцы, щелчок дверцы возле меня. Олег Петрович вытянул меня из машины, поставил на ноги.

– Ради бога, извините, – пробурчал он.

Только я не поняла за что, за клевету или за резкое торможение? Но мне уже было не до него, когда я почувствовала под ногами крепкую опору. Я встряхнулась, как пес, после купания, повела плечом, гордо подняла голову, и, набрав больше свежего воздуха, презрительно выдавила:

– Садист.

Твердо, ставя ноги, на мокрую землю, и молясь, чтобы моя походка не была, как у пьяного, я шла и бормотала про себя, что хотелось бы высказать, этому мистеру Ханже. Но правда, уже было поздно дискутировать, так как я стояла на пороге дома.

Отец встретил меня старческим всплеском рук, удивившись моему виду. Мало того, что я была мокрой, успела вымокнуть пока шла от машины к дому, так и грязной. Грязь я собрала, валяясь на коврике машины.

– Папа, дай мне, пожалуйста, горячего чаю с малиной, – опережая его вопросы, попросила я. – И позвони, будь добр, Петру Григорьевичу, и скажи ему, что я увольняюсь.

Восклицания отца:

– Что случилось? Почему ты решила уволиться?

Я не стала слушать, а отправилась прямиком в свою комнату, мысленно добавив еще один пункт в черном списке книги о своей невезучей жизни.

Когда ко мне в комнату влетел отец, расплескивая чай из чашки, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала книгу, точнее изображала.

Увидев такую мирную картину, отец опешил, и резко остановился, пролив остатки чая.

– Ты часом, не заболела дочь?

– Да, ты что, пап, я здорова, и чувствую себя прекрасно. Спасибо за чай, – сказала я и взяла из его рук пустую чашку, пока он ее не выронил, услышав от меня последние новости.

– Так почему же ты увольняешься? – присев на кровать, рядом со мной, спросил он.

– Скорее всего, это меня уволили, – пробурчала я, разглядывая на дне чашки ягоды малины.

Подожди, – вздохнул отец, – ничего не пойму. Объясни с самого начала, что с тобой сегодня произошло.

– Абсолютно ничего, – веселым тоном соврала я. Огорчать и расстраивать отца, не было ни какого желания, поэтому я постаралась за беззаботной маской скрыть свои неурядицы.