Стелла Александрова - Невезучая

– Присядь, пожалуйста, попросил меня шеф в кабинете.

Я присела на краешек кресла, подозревая, что разговор будет недолгим, поэтому падать в нутро мягкого кресла не было смысла. В душе я была благодарна Петру Григорьевичу, пытавшему смягчить свое заявление об отказе мне в работе.

– Олечка, звонила Инесса. – Он замолчал на несколько секунд. – Нет, я лучше начну с другого, Олечка, произнес он мое имя вдохновенно.

«Чего он тянет кота за хвост, – раздраженно подумала я про себя, – я не такая уж маленькая, чтобы услышать, что меня увольняют с работы и ударится в плач. И без того понимаю, что с завтрашнего дня, мне здесь делать будет нечего, – но услышанное мною, меня шокировало».

– Не хотела бы ты работать у нас постоянно?

В ответ на его вопрос, я открыла в удивлении рот.

– Я знаю, что ты начала поиск новой работы, и надеюсь, ты еще не определилась с ней. Понимаю, что ты после того случая с Олегом, не горишь желанием остаться под его началом. Я прошу прощения за его поведение, хотя до сих пор не знаю, что Вы не смогли поделить, из-за чего возникло у вас с ним непонимание друг друга. От него я ничего не добился, может, ты расскажешь?

Я представила, как он себя будет чувствовать неудобно в моем обществе, когда я расскажу, в чем нас подозревает его сын. Поэтому тоже решила отмолчаться, и решительно покачала головой.

– Ну, вот, и ты туда же, – вздохнул он. – Но я прошу забыть тебя эту размолвку между вами, и начать работать у нас постоянно. Олег, хорошо отозвался о твоей проделанной работе, – подлил он меда в свою речь.

Я засмеялась.

– Лесть Вам не к лицу, – смеясь, сказала я, но в голове у меня шла серьезная борьба между «за» и «против» работе в фирме Шубиных.

Я мгновенно представила, как мы вновь встретимся с Олегом Петровичем, и, скорее всего, поубиваем друг друга. Нет, не пистолетами, а взглядами. Но какая это будет жизнь. Она будет полна энергии. А что меня ожидает, если я уйду на другое место работы? Скучное прозябание. Но тут мне опять вспомнился он. Его красивое лицо, крепкое высокое тело. В душе я с первого взгляда влюбилась в него. Как он мне нравится! Я чуть не простонала эти слова вслух. Вот этого я и боялась. В конце концов, я выдам себя однажды своим взглядом, свое преклонение перед ним, и в итоге получу в ответ его презрительный взгляд. Он, точно, жил не для того, чтобы однажды достаться мне. Романтичной невезучей провинциалке. Нет, оставаться нельзя.

– Не могу, Петр Григорьевич, – выдавила я из себя, потому что мое желание в душе было прямо противоположное сказанному.

– А может, стоит хорошенько подумать? Мы платим тебе здесь зарплату больше, чем где бы ты ни было.

– Но общение с вашим сыном обходиться мне дороже, – неожиданно вырвалось из меня. Я понимала, что это откровенная грубость, но, кроме извинения, простите, – не смогла больше ничего сказать.

Минуты две мы молчали, как два нахохлившихся попугая. Петр Григорьевич, сильно нервничал, судя по его резким движениям, он то перекладывал книгу с одного края стола на другой край, то, не знай зачем поднял телефонную трубку, и, услышав резкий гудок, тут же ее бросил, то принялся листать городской телефонный справочник. Я уже собралась подняться с кресла и уйти, когда он с жалобной гримасой сказал:

– Неужели тебе, не жаль меня, такого мягкотелого и снисходительного. И где мне теперь искать секретаршу, которая не будет ездить на мне?

Это было правдой. Петр Григорьевич знал свои слабости, знал, что это знаю и я, поэтому теперь открыто играл на моем одном неплохом качестве для него. Я не была врединой по отношению к нему. Этот факт очень хорошо сыграл на моей струне жалости, и я пошла на попятный шаг. Но без условий это была бы не я, и потому сделала первое заявление на постоянном месте работы.

– А Вы оградите меня от посещений вашего сына?

Петр Григорьевич посмотрел с недоумением на меня. Потом громко рассмеялся.

– Тебе не кажется, что ты уж слишком овечкой прикидываешься? Я знаю, что в последнюю вашу встречу с Олегом, ты настолько вывела его из себя, что он только и мог бормотать в явном бешенстве: « Во, нахалка!».

– Значит, он будет недоволен, увидев меня вновь здесь, – прикусив нижнюю губу, резюмировала я.

– Против твоей профессиональности он ничего не имеет против. Тебе бы только твой язычок иногда придерживать в общении с молодыми людьми, – с сарказмом проговорил шеф, намекая под молодыми людьми своего сына, – со мной ты никогда себе такого не позволяешь.

– Так Вы же и не молодой, – ударила я его тем же концом, невинно улыбаясь, – да и не придираетесь по пустякам.

– Значит, тебя все это устраивает?

– Да, как будто бы, – промямлила я, поняв, что мой мягкотелый шеф в своих мягких руках опытного сталевара поставил крест на моих предубеждениях против работы у них.

– Ну все, тогда иди, работай. С сегодняшнего дня ты у нас постоянный работник, секретарь-референт.

Я театрально тяжко вздохнула, показывая всем видом, что до чего я несчастна и замучена, и направилась к двери. Я уже дошла до нее, когда меня посетила гениальная, но в той же мере и бредовая идея.

– Петр Григорьевич, а нельзя мне на время приезда вашего сына брать отгулы?

– Сумасшедшая, – скривив губы и округлив глаза, выдавил он. – Такого чуши за все годы моей работы мне ни разу не доводилось слышать. С тобой не соскучишься. Иди, – тяжко вздохнул он, – работай. Окунись в рабочую атмосферу. Может, твои мозги вновь примут правильное направление, когда ты сядешь за компьютер.

«Благие намерения, но верится с трудом, – пробормотала я про себя, усиленно вдавливая кнопки на клавиатуре, что набрать ответное письмо в далекую страну – солнечную Италию, где говорилось, что визит к ним обсуждается. – Везет же Шубину, не только деньги делает, но и путешествует по странам, о которых я могу лишь мечтать, – уже без всякой театральности вздохнула я, и погрузилась в перевод текста письма».

Моя постоянная работа ничем не отличалась от временной, поэтому переход для меня был безболезненным. Меня лишь преследовали неотступно думы о моем молодом боссе. Я страшилась новой встречи с ним, как черт ладана. Усиленно наделяя его всеми мерзкими качествами новых русских, я старалась его очернить в своих глазах, в своем сердце. Но через несколько дней поняла, что это безуспешно. Молодой Шубин меня притягивал, как магнит, все сильнее и сильнее. Разумом я понимала, что никаких серьезных отношений между ним и мной никогда не будет, разве что, только с его стороны могли быть – несерьезные. Это в том случае, если я сама из-за своей глупой влюбленности в него, преподнесу себя ему на блюдечке. Ни один холостой мужчина в трезвом уме и памяти, никогда не откажется от женского внимания. Но, каково придется мне после окончания легкого романчика? Я буду себя так презирать и ненавидеть, что впору закончить свою жизнь самоубийством, что, конечно, я никогда не сделаю, а значит, придется нести на себе крест отвергнутой, и чувствовать себя униженной, и вывалянной в грязи. Я понимала, что он высокомерен, спесив, но как говорят, «любовь зла полюбишь и козла». Конечно, молодого Шубина с большой натяжкой можно было назвать козлом, но для меня это слово было в самый раз, чтобы мое сердце не тянулось к нему.