Галина Балдина - Вологодские кружева

Высмотрел, да и пригласил на вальс! Тут-то Нелечка и присохла к капитану. Эдуард, так звали капитана, во время войны летал на самолёте, был сбит, ранен, но остался жив. А после госпиталя служил в Германии в комендатуре, но чем-то проштрафился, попал под статью и угодил в штрафбат. А позже, в составе таких же бедолаг, попал на стройку.

Нелечка от любви потеряла голову.

– Только он будет моим мужем! – заявила она отцу. Александр Григорьич в штыки: – Ну, и что тебе даст этот лётчик-налётчик? Койку в общежитии и пару исподнего? – горячился грозный родитель. – Ты хоть понимаешь, что твоё замужество отразится не только на твоей, но и на моей репутации? Уж лучше за Михаила выходи, у того хоть биография чистая! А благословения на брак с Эдуардом я тебе не дам! Так и знай!

Но и у Нелечки характер отцовский, уступать отцу она не намерена! И уже на свадьбе между отцом и зятем произошёл раскол. Сразу после свадьбы Александр Григорьич дочку отделил и помогать ей перестал.

– Не послушалась, вышла за кого хотела, пусть сама и кувыркается! – говорил отец.

И хотя Нелечка кувыркалась, но мужа своего любила всю жизнь. Они с Эдуардом вместе прожили больше сорока лет, но Александр Григорьич зятю своему родственником так и не стал. Эдуард отвечал ему тем же. Как говорится, «нашла коса на камень!»

Эдуард, ещё во время войны привыкнув к фронтовым «ста граммам», и после того, как женился на Нелечке, часто «употреблял», но до бесчувствия никогда не напивался. Работал сначала комендантом в общежитии, шофёром, затем в автоколонне инженером; вплоть до семидесятого года любил коньячок, а когда страна села на талоны – перешёл на водочку и самогон.

Позже Эдуарда реабилитировали, он вступил в партию, а незадолго до перестройки и секретарём партийным стал. У начальства всегда старался быть на виду, а со многими – и на короткой ноге; из-за ранения частенько ездил в санатории и дома отдыха, но Нелечку с собой не брал.

Нелечка со временем лоск потеряла, в одном платьишке могла встретить и проводить учебный год, но Эдуарда, каким бы он ни вернулся с работы, всегда ждали накрытый стол, дочка и верная жена.

Смолоду не приученная к черновой работе, Нелечка и в замужестве слыла барыней, а выращивая на огороде картошку, на её посадку и уборку обязательно привлекались родственники. Если же ей требовался ремонт в квартире, Нелечка, считая, что отказать ей невозможно, обращалась к старенькой тётке:

– Кресна! – говорила Нелечка,– скоро Первомай, а у меня потолки давно не белены. Приди-ка!

Ну, безотказная Вера Григорьевна, хоть и с неохотой, берёт кисть, побелку и наводит у крестницы марафет, при этом обязательно ворчит: – «Могла бы и сама побелить, да покрасить! А всё на старуху надеесся!» Но Нелечка этого не слышит, потому как дома её нет.

Аналогичная ситуация происходит и с картошкой, которую они сажают и выкапывают позже всех, ибо вдвоём эту работу Эдуард и Нелечка осилить не могут; поэтому ждут, когда родня управится на своих огородах, тогда и к ним помощь подоспеет! Родня, конечно же, придёт и, копаясь в земле, незлобиво пеняет «господам»: – «у соседей-то уж ростки показались» (это весной), и «скоро белые мухи полетят, а у вас картошка не выкопана!» (осенью). Но у Нели каждый год уважительная причина и она весело покрикивает:

– Па-а-а-думаешь! Ну, помогли маленько! Ещё в подвал мешки перетаскаете, и все дела! Вы ж деревенские!

– Ты больно городская! – взваливая на спину мешок, хмурится кресна.

Но Нелли Александровна знает, что родственники хоть и поворчат, но милостью своей её и Эдика не оставят, поэтому пуще прежнего веселится:

– Пошевеливайтесь! Обед стынет!

За обедом все помощники, рассчитывая, что у «господ» проснётся сознательность, по очереди наставляют её: – Всё, Неля! Последний раз! Больше за тебя мы работать не будем! Так и знай!

Неля предупреждения всерьёз не принимает и, зная наперёд свой дар убеждения, шутливо огрызается: – Да это ж здорово, што я вас позвала! Па-асидим, па-агаварим, па-абщаемся!

И явно демонстрируя свой или Эдуарда утончённый вкус, восклицает: – А што я для вас приго-о-то-вила! Вот, кушайте, кушайте, это маслины, (или оливки) – та-а-кие вкусны-е! Меня Эдик к ним приучил, и я теперь без маслин обходиться не могу!

Гости из простонародья во все глаза смотрят сначала на Нелечку, переводят взгляд на эти самые маслины и, накалывая заморскую ягоду на вилку, сначала нюхают её, и уже потом осторожно кладут в рот.

– Ну как, нравится? – спрашивает Нелли Александровна.

О-о! Да! – отвечает вкусивший, думая про себя: – Тьфу! Гадость! Огурец вкуснее!… Но, чтоб не ударить в грязь лицом и, желая сделать хозяйке приятное, восторгается изысканным угощеньицем!

В село, где родилась, Нелечка вместе с Эдуардом приехала лишь однажды, захватив с собой несколько баночек с маслинами, но деревенская пища простая и на родную тётку, как и её ребятишек, кисленькие маслины ожидаемого впечатления не произвели; таким образом, скрыв это от гостей, тётя Настя скормила «маслюки» корове.

Александр Григорьич побывал в селе с дочкой, когда Нелечка ещё ходила в школу. Причиной же послужила свадьба брата Ивана. Александр к этому времени уже стал вполне городским, сидел на свадьбе в костюме и при галстуке, охотно чокался с ближайшими и дальними родственниками, но от деревенских забот и разговоров был далёк.

Он уже подзабыл, что и раньше в селе долго вспоминали именно ту свадьбу, на которой было больше выпито хмельного и расквашено носов! А под девизом «Гулять, так гулять!» – без драки не обходился ни один праздник. Только что два мужика, обращаясь один к другому: – Ты меня уважаешь? – дружелюбно сталкивали стаканы, глядишь, уже пустили в ход кулаки, а случалось, и ножики! Во хмелю чувства обострялись и если один «уважал» другого меньше, значит, кто-то получал в ухо, а то и в глаз! И за то время, пока Александр жил в городе, в родном селе ничего не изменилось.

Только что Иван обнимал Любашу, глядь, в другом конце волтузят друг друга трое парней, поэтому жених уже разнимает драчунов: – Ну, чё вы? Чё раздухарились-то? Давай-те за сто-ол! Выпьем!

Иван оттаскивает самого буйного и грозит ему пальцем: – Ты чё мне обещал? Помнишь? Ты и прошлый раз на свадьбе Витьки Машкова драку учинил! Забыл, да?

Иван держит за шкирку хмельного буяна, а тот, едва держась на ногах, поднимает на жениха осоловелые глаза и спрашивает: – Тты-ы кто-о?

Иван хохочет и, сбагрив баламута его родителям, говорит: – Ведите его домой! Набрался уже, пусть проспится!

Но время ещё не вышло, выпивки и закуски на столе много, а драчливый гость, каким-то десятым чутьём уловив, что его хотят выпроводить, на несколько минут трезвеет и, хлопнув жениха по груди, с трудом составляя фразы, лепечет: – Всё, Ваню-ха! Конч-лась тво-тво… холл-стая жисть! – Он поднимает указательный палец, водит им перед носом жениха и рассусоливает дальше: – Нне, Ваню-ха, домой ишшо рано, ра-но ишшо! Ты, чё ли, мине не рад? Не рад, да? – Гость уже обиделся и пытается оторвать пуговицу на пиджаке жениха, поэтому Иван на пару с Любашей, подоспевшей ему на помощь, чуть ли не силой усаживают парня за стол. А в госте уже вновь взыграло ретивое, он порывается встать, но в бессилии опускается на лавку и, сунувшись чубом в стакан, пьяненько скулит в тарелку: – Нне рад, да? Мине нне рад? А я шшытал тебя другом!