Мила Миллер - Кружева. Рассказы

© Мила Миллер, 2019

ISBN 978-5-4496-3999-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В прекрасном, просторном доме без стен и потолка ярко горит огромный камин Времени. Пламя весело потрескивает и излучает сухое тепло. Оно не гаснет никогда. День сменяет ночь, зима – лето. И это пламя – единственно-неизменная вещь во Вселенной. От этого и грустно, и радостно одновременно…

Возле камина, в удобном плетеном кресле сидит Жизнь и вяжет кружева. На ней длинная юбка из струящихся морей, лесов и расцветающих маков. Золотые спицы в руках мелодично вздрагивают и вспыхивают искрами в свете пламени. Возле кресла стоит плетеная корзина с нитками на любой вкус.

Жизнь умело вяжет кружева людских судеб, ни разу не повторяясь. Выбирая нитки разной толщины, качества и цвета. Узоры из-под спиц выходят необыкновенной сложности и красоты. Ни одна человеческая фантазия не способна сотворить такой причудливый узор. Иногда узор придуман Жизнью заранее, иногда она меняет его, отходя от начальной задумки. Иногда человек сам меняет узор, спустив петлю или совсем порвав кружево…

Бытовые рассказы о любви, о счастьи, о людях, живущих рядом – но как затейливы и уникальны их судьбы. Как тонко и неизбежно через кружево каждой судьбы на нас смотрит Вечность….

Ее звали нежным французским именем Фанни. Каждую субботу она приходила на обед к племяннику и его семье. Снимала в коридоре крошечные ботики, вынимала из манжеты кружевной батистовый платочек, на минуту обнажая уродливо распухшую косточку на тонком старческом запястье, промокала сухой нос с аристократической горбинкой и проходила на кухню. Там отдавала неизменный пирог «Мечта» и шла долго и тщательно мыть руки. За собой оставляла нить запаха сухих листьев, пропитанных солнцем – любимые духи из старых запасов. Она вообще напоминала осеннюю листву – легкую, шуршащую, волнующуюся от любого ветерка.

Она была одинока – без детей, без мужа, существовавшего в ее жизни очень рано и недолго. Всю ее семью составляла жена давно умершего младшего брата, племянник, его жена и дети. Дети ее слегка пугали, она не очень умела с ними разговаривать, да и не видела в этом смысла. Они подтрунивали над ней и насмешливо называли «тётенька». Фанни приходила ради общения с женой брата. Они обе были большие интеллектуалки, запоем читавшие французские и немецкие романы в подлиннике, имевшие одинаковый вкус в литературе, политике и в составлении своего мнения. Обе тонко и со вкусом подшучивали над общими знакомыми. Фанни рассказывала какие-то невероятные для Советского Союза истории про французскую Оперу, про Париж, про необыкновенные наряды. Иногда брала с собой несколько тяжелых альбомов в бархатном переплете с пряжками, пахнущих духами и полные тонких дам в огромных шляпах и роскошных платьях, кокетливо позирующих рядом с игральными столиками и белогрудых, напомаженных господ во фраках.

Потом жена брата умерла, а маленькая, неизменная Фанни, которая была старше всех, понемногу начала сдавать. Племянник посоветовался с женой и перевез ее к себе. Она тихонько жила в своей комнате, по давно заведенному расписанию. Перед обедом обязательно обжигала хлеб над газовой конфоркой, чтобы убить микробы, суповую ложку держала в своей комнате под кружевной салфеткой, а в ящике стола долго берегла хороший бельгийский шоколад, отламывая изредка крошечные кусочки. Тихо жила, тихо, понемногу уходила…

Перед смертью слегла и перестала узнавать окружающих. Проживала какую-то свою жизнь, медленно протягивая тонкую руку к потолку и слегка улыбаясь краями губ кому-то хорошо знакомому, видимому только ей… Умерла легко, во сне. Просто не проснулась.

Такой хрупкий, душистый осенний листок, случайно залетевший из прошлой жизни…..

Она не любила рассказывать о себе, сверстники давно умерли и всем казалось, что она всегда была маленькой, аккуратной старушкой, с батистовым платочком в манжете.

Только родные знали, что она была блестящим хирургом, прошла две войны – Финскую и Отечественную. Что проявляла чудеса героизма, вытаскивая на себе раненых прямо под обстрелом. Что самые безнадежные случаи – это ее работа. Что награды не помещаются на одной стороне жакета. Генерал, которому она спасла ноги от ампутации, искал ее по всему Союзу, чтобы на коленях сделать ей предложение. А она отказалась, потому что ее сердце принадлежало многим людям и своей профессии…

Как причудливо жизнь тасует людей в своей колоде. Как часто мы не знаем, с кем рядом находимся. И как нежные, тепличные цветы своими хрупкими корнями держат эту огромную, тяжелую Землю.

Вообще-то он был обычным цветком – домашним растением. В пузатом глиняном горшке солидного шоколадного цвета. Шоколадный вообще прекрасно сочетается с сочной зеленью. Но цветок был скорее сероватый, дохлый и с проплешинами. Поэтому образ создался тусклый, неприметный и казенный. Хотя имя было экзотическое и отдавало солнцем, острым перцем, гитарой в южной ночи – Каланхоэ.

Он стоял на широком подоконнике в НИИ, рядом с такими же чахлыми собратьями. Более симпатичные соплеменники украшали пыльной зеленью зимний сад, а на этом окне был лазарет для хронических больных, для которых исход лечения не известен. Ему нравилось здесь стоять, он даже привык к табачному дыму и иногда пеплу в своем горшке – зато курильщики открывали форточку и свежий ветер с улицы блуждал по подоконнику. А сколько историй рассказывалось в курилке! Растения ведь всегда питаются эмоциями. Поэтому все обитатели подоконника жили, несмотря на грустные прогнозы уборщицы Тани, которая за них отвечала. Жаль, что эмоции курильщиков были короткими и не сильными. Они обсуждали институтские сплетни, капризы домочадцев, новости из жизни знакомых. И никогда – те сильные и искренние чувства, которые заставляют плакать, роняя слезы на тугие листья и питая растения мощным эликсиром эмоций.

Каланхоэ принесла сюда Вера, старший научный сотрудник, как не оправдавшее ее ожидания. Вера нашла его на балконе съемной квартиры, уже засохшее и забытое предыдущими жильцами. Она сняла эту квартиру с новым мужем и, полная надежд, загадала для себя, что этот цветок если выживет – то в семейной жизни всё будет прекрасно. Цветок выжил, переехал в новый горшок и в новый дом. Вера родила сына и через пять лет с большим скандалом развелась. Поскольку цветок упрямо тянул к окну блестящие, плотной кожи ладошки, Вера решила, что он – вестник ее собственного, отдельного от бывшего мужа счастья и продолжала поливать и пересаживать. Тем более, что листья оказались прекрасным лекарством почти от всех болячек. Цветок соглашался расти только в первоначальном виде, все отсаженные детки неминуемо гибли. И никогда не цвёл. Вера упорно пыталась построить свою личную жизнь, но уже не привязывала свои надежды к цветку. Каланхоэ мог вздохнуть спокойно и не прогибаться под грузом энергии такой ответственности.